Эротический и эротизированный перенос

Я надеюсь, что не преуменьшил сложность данной темы. Во всяком случае, всегда, когда я читаю эту статью, мастерское изложение Фрейда производит на меня большое впечатление. Открывающее статью утверждение Фрейда состоит в том, что "единственные и серьезные трудности" в проведении психоаналитической терапии "вытекают из необходимости овладеть переносом" (159). Но показывает ли он нам затем в данной статье какой-нибудь безопасный путь овладения переносом? Нет; если он что-то и делает, так это подтверждает сложности. Конечно, время от времени он действует просветительским или даже вдохновляющим образом. Я не знаю, стал бы он возражать против использования мною слова вдохновляющий. Возможно, нет, хотя Фрейд определенно возражал бы против слова влияющий, потому что ему очень хорошо известно, что он рассуждает по поводу границ моральной сферы, но он не хотел, чтобы было известно, что он учит морали. Однако в одном пункте, ближе к концу работы, он действительно высказывает следующую рекомендацию: "Для врача соединяются этические и технические мотивы, чтобы удержать его от ответной любви" (169; курсив мой). Также несколько ранее, в середине данной работы, выступая в защиту воздержания по отношению к пациентке, потому что "необходимо сохранить у больного потребность и тоску как силы, побуждающие к работе и изменению" (165); мы не можем не усмотреть в этой рекомендации двойной смысл, который также адресует данное сообщение психоаналитику. В действительности, позднее он добавляет следующее откровенное утверждение: "Чем больше производишь впечатления, что сам далек от всякого искушения, тем скорее удается извлечь из этого положения все его аналитическое содержание" (166). Несомненно, тот пункт, который продолжает разрабатывать Фрейд, очень важен, и я надеюсь, что мои комментарии с точки зрения амэ не будут минимизировать эти трудности.

Есть три момента, которые я хотел бы здесь обсудить. Первый — это феноменология любви в переносе, "случай, когда пациентка делает совершенно определенные намеки или прямо заявляет, что влюбилась в анализирующего ее врача, как могла бы влюбиться любая другая смертная" (159). Хотел бы я знать, полностью ли Фрейд осознавал, что такое одностороннее признание в любви со стороны пациентки будет, более вероятно, обуславливаться базисным правилом психоанализа, которое ставит условием, что пациенту безоговорочно следует говорить все, что приходит ему в голову. Действительно, позднее Фрейд говорит, что данное признание "вызвано аналитическим положением" (168), но действительно ли он считал, что оно было спровоцировано серьезной причиной? Ибо очевидно, что аналитическая ситуация благоприятствует искренней, как у ребенка, ментальное. Тогда не будет ли любовь в переносе приближаться к случаю маленького ребенка, говорящего "я люблю тебя" снова и снова своей матери? В этом отношении может быть интересно, что японские дети не говорят "я люблю тебя" своим матерям, не только потому, что этому выражению нет эквивалента в японском языке, но скорее, по-моему, потому, что им известно, как общаются друг с другом на невербальном амэ. Идя вдоль этой линии мысли, можно сказать, поэтому, что выражение "я люблю тебя" детей в западных обществах действительно означает амэ. Нельзя ли тогда путем экстраполяции предположить, что за любовью в переносе взрослых людей в западных обществах также скрывается психология амэ? Я полагаю, что это вполне вероятное предположение.