Речь тоже имеет собственную особую запись. Когда родители говорят с младенцами, и иногда когда любовники говорят друг с другом, они нарушают нормы речи. Они придают особое значение музыке по сравнению с лирикой, они используют "детский лепет", они полагаются на более широкий спектр невербального применения голоса и меняют установившееся произношение слов. Сходным образом, в игру вступает определенный регистр выражений лица. Диады любовников и родитель-младенец совершают параллельные изменения, нарушения и преувеличения мимических и вокальных экспрессии.
Любовники склонны синхронно двигаться вместе в хореографических паттернах одновременного приближения-приближения и одновременного удаления-удаления. Родители и младенцы показывают такой же самый паттерн своих совместных движений. Именно эти паттерны, длящиеся в течение нескольких секунд, подают нам, главным образом, сигнал о статусе любовников.
Имеются также особые жесты и действия, наблюдаемые у любовников, которые очень рано развивают младенцы. Поцелую обычно научаются до второго года жизни, а крепким объятиям — много раньше. В то же самое время, дети любят гладить и покачивать в своих руках лицо родителя. Лежа напротив или на родителе, дети до двухлетнего возраста часто совершают тазовые толчки как часть того, что представляется как волна нежности. Утонченные выражения кокетничанья хорошо видны до начала эдиповой фазы[63]
.Все эти вариации в особом регистре являются не просто формами или паттернами нежной любви. Сюда вовлечена страсть — в смысле временного потока возбуждения, драматических нарастаний и пиков и угасаний активности. Преходящая игра элементов в этих особых регистрах во многом находится на службе порождения "глубоких волнений". Мы не говорим здесь лишь о спокойной, дающей блаженство любви. Здесь не уравнивается чувственность и "неспецифическое возбуждение". Однако развивается возбуждение, которое однажды будет наполнено чувственным (сексуальным) окрасом содержания.
Не только момент зарождения физического языка любви является очень ранним, довербальным, но и сам ее язык — это язык действия. Эти особые любовные поведения формируются различным образом по времени, интенсивности, частоте и выявленным условиям в каждой семье. Другими словами, самый базисный физический язык любви — тот способ, которым она физически проявляется — также является кандидатом на широкую индивидуальную вербальность, как и лицо объектного выбора.
Предпочтения, диапазоны терпимости, позволяемые и непозволяемые интенсивности и продолжительности определенных актов — все они являются частью "химии" любви, которая может шествовать под личиной "объектного выбора". Не является ли этот базисный язык частью "всех детальных характерных черт состояния влюбленности" и типом "предварительного условия" для любви?
Эти соображения поднимают другой вопрос. Действительно ли младенцы на первом году жизни влюбляются в своих родителей или же они некоторым образом плавно переходят в более стабильное состояние влюбленности? Или же они вообще не находятся в состоянии любви? Нуждается ли индивид в чувственном потоке — будь он вытеснен, сублимирован или еще не развит — для того, чтобы влюбиться? Данный вопрос важен в той степени, в какой переживание влюбленности, со всей ее интенсивностью и безотлагательностью, является или не является инфантильным переживанием. В конечном счете, более неистовые и непосредственные части любви в переносе, которые описывает Фрейд, лучше всего приписываются фазе влюбленности. Есть ли у них инфантильный предшественник? Мое понимание младенцев заключается в том, что они действительно влюбляются и делают это снова и снова несколько раз по мере того, как развитие прогрессивно дает им новый набор способностей, с которым они снова или "более глубоко" влюбляются. Форма любви в основном установилась. В нее будут вливаться новые содержания.