Эротический потенциал моей жены

В первое мгновение Брижит подумала, что жест Гектора был преднамеренным. Да и мог ли сам Гектор объяснить нечаянность собственного деяния? Можно извинить неловкость руки, сшибающей с полки вазу, но как извинить руку, которая врезается в чужое лицо? Следовало ли ему признаться в грубой анархии движений своих рук? Жерар резко выпрямился, но был слишком потрясен, чтобы реагировать; в глубине души он с почтением отнесся к жесту Гектора. Не сообразив, что случилось просто ужасное недоразумение, он решил, что Гектор – настоящий мужик, у которого в штанах имеется все что надо и который достоин немедленно жениться на его сестрице. Гектор истекал последними каплями пота. Жерар потрогал свое лицо. Нос не был сломан. Лишь показалась нерешительная струйка крови, но то была благородная кровь; свертываемость у Жерара всегда была джентльменская.

За ужином Гектор не стал оспаривать версию Жерара. Последний так и остался убежден в преднамеренности жеста (подобный анализ ситуации создаст для него немало затруднений в последующие месяцы, ибо отныне он станет систематически встречать ударом кулака каждого нового человека, с которым ему доведется познакомиться). Брижит потихоньку объяснила Гектору, что таков уж ее брат – он частенько анализировал события довольно странным и даже нелепым образом. По дороге домой Жерар при свете полной луны прогулялся по набережным. Удар кулаком по переносице настроил его на романтический лад. Он вновь и вновь прокручивал в памяти эту сцену и трепетал от волнения и гордости при мысли, что сестра его выходит замуж за такого крутого парня, как этот Гектор. Полет Гекторовой руки выводил этот вечер в ультраизбранную сферу незабываемых вещей. Их встреча стала вехой в личной жизненной истории Жерара и поместилась там ровнехонько напротив незабвенного пьедестала велогонки Уарзазате – Касабланка.

В ту ночь Гектор попробовал позу «миссионер».

VII

Через посредство Жерара родители Брижит оказались душою и телом на стороне Гектора. Что касается другого лагеря, то там речь шла о чистой формальности, при условии, что Брижит полюбит материнский суп. Гектор мечтал увидеть в родительских глазах то, что он именовал «сентиментальным одобрением». Он желал, чтобы его воспринимали как будущего отца семейства, как человека, способного организовать достойный летний отпуск с учетом вкусов каждого. Гектор трепетал, впервые он являлся к родителям с девушкой. Он надеялся, что сие великое новшество заставит заблистать родительские взоры, пустит под откос повседневную рутину их вялой привязанности. Если прежде мечтой его было, чтобы отец увидел в нем мужчину, то сейчас он хотел, чтобы отец на него просто посмотрел. Накануне он позвонил. Мать испугалась, что он звонит предупредить, что не придет, ведь он никогда прежде не звонил накануне, еженедельный визит был столь же незыблем, как то, что за вторником следует среда. «Мама, завтра я приду не один… Я буду с подругой…» Эта фраза сопровождалась эхом, вызванным межзвездным изумлением. Казалось, тысячи мужчин и женщин внезапно обосновались в родительской гостиной. У Бернара звенело в ушах: «Ты представляешь, он придет не один…» В воображении Мирей Брижит предстала словно графиня, коронованная в одной из необычных, потому что слишком жарких, стран; она была одновременно всем и ничем. Тотчас возникла кухонная тоска: который из супов варить? Рутина шла под откос; хуже того: рутина превратилась в самолет, который несся под откос с облаков. Мирей покрылась испариной. А главное, отцу нечего было торчать в кухне, он мешал, и раздражение резко возрастало, он мешал всегда, ей вообще не следовало выходить за него замуж, за этого никчемного типа! И тогда отец Гектора, совершенно не обижаясь, добрая душа, старался ее утешить, ободрить: «да нет же, твой суп будет просто божественным, не волнуйся», и она, вся в слезах, надеялась: «Правда? Ты правда думаешь, ей понравится мой суп?»

На другой вечер

Брижит изобразила несколько улыбок подряд. И по этим улыбкам было ясно заранее, что суп ей понравится. Все остальное было уже словно из расхожих романов. С ложными темами для разговора управились мигом, в ритме сталинских напольных часов. Теперь оставалось сесть за стол и хлебать. Это было великолепно, божественно, волшебно, потрясающе; Брижит попросила добавки; Мирей, сдерживая несколько слезинок, задавалась вопросом: кто же эта девушка, это воплощенное совершенство? После ужина, то есть через двенадцать минут после прихода молодых, беседа разделилась: женщины с одной стороны, мужчины – с другой. Как в старые добрые времена, тик-так. Гектор завел малозначительный разговор на малозначительную тему – о жизни. Отец спрашивал о его намерениях вообще и насчет этой девушки в частности. Гектор прослезился, извиним его, то был первый в его жизни столь серьезный разговор с собственным родителем. Со своей стороны, Брижит записывала рецепты супов, так что Мирей готова была покончить с собой от счастья.