Эротический потенциал моей жены

Невозможно сказать с точностью, в какой именно момент это произошло. Речь наверняка идет о смутном отголоске некоего чувства с неясными истоками. Вдобавок нельзя утверждать, что Гектор всполошился в первые же дни.

То лето было больше, нежели обещанием, не возникало сомнений, что солнечные лучи будут ласково щекотать тела влюбленных молодоженов; в то время, как все только и говорили, что об исчезновении времен года, – излюбленный сюжет всех тех, кому действительно было что сказать друг другу, – то лето не собиралось обманывать никого. Брижит облачилась в самые неприглядные свои тряпки, чтобы заняться тем, что она именовала своей уборкой. Гектор хотел ей помочь (они всего год как поженились), но Брижит со смехом отвечала, что его помощь для нее – только лишняя потеря времени, ох уж эти мужчины. Тогда Гектор принялся напевать какую-то старую песенку, Брижит обожала его голос. Она была счастлива и спокойна, счастлива даже посреди своей субботней послеполуденной уборки. Этим летом они решили никуда не уезжать, чтобы насладиться Парижем без парижан. По вечерам они прогуливались по набережным, любуясь падающими звездами и застывшими в своем счастье влюбленными. Брижит была настоящей принцессой. Но сейчас следовало заниматься уборкой. Лучи солнца выдавали недостаточную чистоту оконных стекол.

С недостаточной чистоты стекол как раз и начинается наша драма.

Окно открыто. Издалека отчетливо доносятся звуки, издаваемые женщинами, которые торопятся, и мужчинами, которые торопятся их нагнать. Гектор, по своему обыкновению, сидит, уткнувшись в журнал по интерьеру, размышляя о меблировке своей гостиной, как мог бы размышлять о начале следующего учебного года у своих детей, если бы только нашел время обзавестись потомством. Брижит, убирая, входит в раж; Гектор отрывается от журнала, поднимает голову. Брижит стоит на деревянной стремянке, ее ноги расположены не на одной ступеньке, а на разных, и потому ее икры подвергаются неодинаковому давлению, на каждую приходится разный вес; то есть первая икра, на верхней ступеньке, безупречно округла, в то время как на второй от усилия вздулась мышца. Одна наивна, другая знает. Разглядев обе икры, Гектор поднимает голову, чтобы охватить взором бедра жены. Там заметно легкое движение, регулярно-волнистое, напоминающее тихий вечерний прибой, и достаточно взглянуть еще чуть выше, чтобы понять, откуда берется это движение. Брижит моет стекла. Замедление. Брижит моет верхнюю часть стекол. Она трудится на совесть, и солнце уже пользуется первыми просветами чистоты. Изящной и уверенной кистью руки Брижит стирает и уничтожает малейшие следы грязи на стекле; надо, чтобы там ничего не было заметно, чтобы проявилась прозрачность. Брижит поправляет несколько прядок в своем конском хвосте. Никогда еще Гектор не видел ничего столь эротического. Конечно, его опыт в эротической сфере не шире щелочки. Гостиная прогрета солнцем. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Брижит оборачивается, чтобы проверить: действительно, муженек ее Гектор не сводит с нее глаз. Она не ощущает, как у него вдруг пересохло в горле. Ну вот, стекла вымыты. Гектор только что оказался лицом к лицу с собственным счастьем, только и всего. Однако ни в коем случае не следует видеть здесь проявление грубого мачо, к Гектору, как вам известно, понятие «мачо» может быть отнесено лишь в найничтожнейшей степени. Просто счастье всегда является без предупреждения. В некоторых историях оно проявляется в тот момент, когда рыцарь вызволяет принцессу; здесь оно всплывает тогда, когда герой созерцает героиню моющей стекла.

Я счастлив, подумал Гектор.

И эта мысль вовсе не собиралась его покинуть.

Закончив уборку, Брижит отправилась к подруге, чтобы вместе побродить по магазинам во время июльских распродаж; вернется она наверняка с парой новых платьев, лиловой безрукавкой и четырьмя парами трусиков. У Гектора не было назначено никаких встреч, и он остался сидеть перед чистыми стеклами. Затем вдруг встал и удивился только что пережитому отсутствию. С тех пор как жена вышла, прошло полчаса. С пересохшим горлом он прозябал в мертвом мире. И никакая мысль не посетила его мозг.