Через два дня снасильничали монашку. Священник, кинувшись с кулаками на матросов, был крепко поколочен. Весь день сестра ухаживала за ним, а ночью добровольно шла к матросам. Отец Севастьян скрипел зубами, но сделать ничего не мог, хотя, судя по просветлённому лицу Марии, она явно не страдала от такого внимания.
На следующее утро к шалашу святого отца пришли Роберт и Марсель. Били ногами падре и спрашивали про третьего матроса. Наконец Альберт пинками навёл порядок, разъяснил дуракам, что священник физически слаб и у него сломаны ребра. Даже если бы смог придушить во сне здорового крепыша, то тело оттянуть уже не хватило сил.
Так нас осталось девять. Германа прибило к берегу через два дня. Запечённые крабы теперь у меня стойко ассоциировались с вздувшимися трупами. Отозвав в сторону меня и Роберта, старший матрос озадачено поведал нам о недостающих частях убиенного.
Сицилийский галстук, моя дражайшая жёнушка, это когда вырезают кусок трахеи и выдёргивают в образовавшуюся дыру язык. Кстати он лиловый, как и платье, в котором ты была в день нашего знакомства.
Тот же набор отсутствовал: печень, сердце, почки, селезёнка. Ужас нас постиг, когда мы оттащили на местный погост тело моряка.
Могила юнги была пуста. Камни разложены правильным кругом, а в середине Бобби, вернее его скелет, полностью освобождённый от плоти.
Альберт нам поведал, что на костях нет следов обработки ножом или камнем, а выглядел так, будто его месяц точили муравьи. Но прошло намного меньше времени. С телом второго неудачника поступили проще. Кинули в могилу и ушли… Хоронить было бесполезно. Так, без упокойной молитвы от священника, что из-за травм не смог подняться, мы проводили второго человека.
После того случая все переселились в один барак. Альбер отнял у всех ножи и внимательно их изучал. Расстроенно бросил своё занятия, убедившись, что не может определить орудие преступления. «Он был вторым у Алексии, – брякнула Роза, и её чуть не разорвали со зла. – А первым был Боб. – Подытожил он страшную догадку».
На Роберте лица не было, ведь он был следующим.
Долго и пронзительно глядя на супругу, мужчина засмеялся в голос. Его зловещий смех прокатился по пустым залам поместья:
– Ты побледнела, точь-в-точь, как Роберт тогда. Там был костёр, тут свечи, но синие круги под глазами одинаковы. Как славно, что ты отправила детей к тётушке, а слуг по домам, и мы можем поговорить по душам. Я кстати встретил девочек по дороге, но они сделали вид, что не узнали.
– Что ты планируешь… – голос женщины охрип. Она прокашлялась, – что ты планируешь делать, после того, как узнал правду обо мне и дочерях?
– Отправить тебя к матушке и отцу, – спокойно ответил мужчина, подливая воду в бокал.
– Мой отец мёртв!? – не так уверено прошептала Агнесс.
– Что-ты. Агнесс Анжелика Гринфилд, дочь Антуанетты Кретчет и управляющего поместьем, а не ныне покойного Дункана Гринфилда. Законнорождённый ублюдок и детей таких же сделала. Римское право таково. Мать определяется по рождению, отец по браку. Рыжая Марисабель, чёрная Луиза. Светлый, правда уже седой я, блондинка ты. Очевидные вещи, а пришли лишь с грязным ртом Алексии. Как вы это в шутку называли? Добавить изящества ветвистым рогам супруга? Продолжим…
Роберт две ночи сидел с острогой у костра, дёргался на любой шум. Позабыл покой и сон, перестал радовать Марию. Только он, зря себя так мучал.
Священник решил накормить свою нерадивую паству крабами, что он и проделал на следующее утро. Как же долго визжала Мария, глядя на пожёванное лицо священника. Благо Роза утащила её подальше к водопаду.
Ты хоть раз пыталась стокилограммовый труп затащить на скальный выступ? Пару раз думали столкнуть в море, накормив пустое рванное брюхо камнями, но Роберт, чувствуя свою вину перед покойным, уговорил нас.
И вот нас осталось семеро, а на погосте два голых скелета обнимали капеллана. Данную композицию собрали вместе с Альбертом, стравливая нервы и психозы дебильным смехом. Три бабы и три с половиной мужика.
Роберт сломался от пережитых двух ночей. Все гадали, кто будет следующим, перестали ходить за ягодами и плодами. Мария вдруг вспомнила, что она монашка. Молилась без устали, я узнал много нового из её псалмов, затем с тем же энтузиазмом отдавалась морячкам и вновь молилась. Роберт был совсем плох. Ходил серой тенью по берегу. Альберт разозлился и стал разбивать лицо моряка кулаками. Ночью связали ноги друг к другу верёвкам и, чтобы смогли почувствовать, если кого-то начнут тащить в море. Такая потеха началась…
Нас грёбанными бусами потащило по песку так легко, будто мы деревянный детский паровозик. Семерых! Семерых взрослых человек. Я видел три десятка голодных глаз из моря, те, на которые напоролся наш корабль. Альберт вывернулся и рубанул связывающую нас всех верёвку кортиком. В связке, что тащилась в море остались лишь Джуна и Роберт. Роза заголосила, оглушив нас всех. А потом ей ответило море… Рёв стал такой, будто целому стаду коров наживую сдирают кожу. С щелчками и переливами.