Эроусмит

Возвращение в Уитсильванию было похоже на его первое бегство, но только он меньше разговаривал с попутчиками и всю дорогу, когда не спал урывками тяжелым сном на красном плюше вагонных диванов, штудировал объемистые книги по гинекологии и внутренним болезням. Он дал Леоре в письме ряд инструкций. Она его встретила на окраине Уитсильвании, и они обменялись быстрыми словами, решительным поцелуем.

Новости распространяются в Уитсильвании без промедления. Чужие дела не лишены интереса, и взоры граждан, о существовании которых Мартин не ведал, неотступно за ним следили с самого его приезда. Когда преступники подошли к вымощенному костями замку людоедов Тозеров, отец и брат Леоры были уже на месте и бесновались. Старый Эндру Джексон набросился на них с криком. Он сказал, что, может быть, и не было безумием со стороны Мартина, когда он «сбежал от занятий в первый раз, но удрать вторично — явное и абсолютное сумасшествие». Слушая эту тираду, Мартин и Леора улыбались, точно заговорщики.

Берт изрек:

— Видит бог, сэр, это уж слишком! (Берт читал романы.) Я не хочу упоминать имя господа всуе, но когда вы являетесь вторично и докучаете моей сестре, я могу сказать только одно: видит бог, сэр, это уж, черт возьми, слишком!

Мартин задумчиво глядел в окно. Он приметил трех человек, прошедших по грязной мостовой. Все они с любопытством и упованием взирали на дом Тозера. Он твердо проговорил:

— Мистер Тозер, я упорно работаю. Все идет прекрасно. Но я не желаю жить врозь со своей женой. Мое решение принято. Я приехал за ней. По закону вы не можете мне помешать. Я готов признать, не вдаваясь в споры, что не могу пока ее прокормить, если останусь в университете. Она научится стенографии. Через несколько месяцев она сможет сама зарабатывать на жизнь, а до тех пор, я надеюсь, вы будете, хотя бы из приличия, посылать ей деньги.

— Это и правда уж слишком! — сказал Тозер, а Берт подхватил:

— Он не только по сути дела губит девушку, но еще приходит и требует, чтобы мы для него содержали жену.

— Отлично. Как хотите. Со временем будет лучше и для нее, и для меня, и для вас, если я кончу курс и получу профессию, но если вы не желаете ей помочь, я бросаю университет и поступаю на работу. Буду содержать Леору сам! Только вы ее больше никогда не увидите. Если вы и дальше хотите быть ослами, мы с ней уедем отсюда ночным поездом в Калифорнию — и конец. — В первый раз за века своих споров с Тозерами Мартин сделал мелодраматический жест: поднес кулак к носу Берта. — А если вы попробуете помешать нашему отъезду, я вам не завидую! Весь город будет над вами смеяться… Ну как, Леора? Ты готова уйти со мною — навсегда?

— Да, — сказала ока.

Начались дебаты — жаркие дебаты. Тозер и Берт перешли на оборонительные позиции. Они не позволят, говорили они, чтобы кто-либо ими командовал. К тому же Мартин — авантюрист, и откуда Леора знает, что он не собирается сам жить на деньги, которые отец будет ей посылать. В конце концов они сдались. Они увидели, что этот новый, возмужавший Мартин, эта новая с твердым взором Леора готовы бросить все друг для друга.

Мистер Тозер повздыхал и дал обещание посылать дочери семьдесят долларов в месяц, пока она будет готовиться к работе в конторе.

На уитсильванской станции, глядя в окно вагона, Мартин понял, что Эндру Джексон Тозер, этот человек, затаивший в глазах тревогу, крививший губы, чтобы не заплакать, любит свою дочь, горюет о ее отъезде.

Мартин нашел Леоре комнату на плешивой северной окраине Зенита, несколькими милями ближе к Могалису и университету, чем была ее больница: квадратную, бело-голубую комнату с грязноватыми, но удобными креслами. Окна выходили на неприютный, заросший сорняком пустырь, который простирался до мерцавшего вдали полотна железной дороги. Хозяйка была пухленькая немка, склонная к романтике. Едва ли она поверила, что они женаты. Она была добрая женщина.

Прибыл Леорин чемодан. Книги по стенографии чинно выстроились на маленьком столе, и розовые войлочные туфли водворились под белой железной кроватью. Мартин стоял рядом с Леорой у окна, полный сумасшедшей гордости собственника. И вдруг он так ослабел, так устал, что таинственный цемент, скрепляющий клетку с клеткой, точно растворился, и Мартин почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

Но выпрямив ноги в коленях, вскинув голову, стиснув зубы, он овладел собой и воскликнул:

— Наш первый дом!

Его опьяняло, что он может оставаться с нею вдвоем спокойно, без помехи.

Их обыкновенная комната залита была особенным светом, буйный костырь и бурьян на пустыре сияли под апрельским солнцем, чирикали воробьи.

— Да, — сказал сперва голос Леоры, потом ее голодные губы.