Тем временем Дуня, убедившись, что двое революционеров спрятались, открыла дверь и провела гостя в залу. С несколько минут в гостиной происходили непонятные вещи, скрытые от взоров революционеров. В спальню долетали бессвязные фразы и Дунин смех, звон хрусталя и снова смех, теперь уже мужской.
– Вы проказник, батюшка, – доносилось из гостиной, – прям шалун. А усы, а борода, ух… Как… я… даааа!
Джежинский заметно заерзал. Стален надавил ему на колено, да так, что послышался хруст. И снова помахал кулаком перед лицом Фила. Внезапно дверь в спальню распахнулась, и в створе показалась мужская фигура. За ней следовала женская. Это было легко понять по округлостям в определенных местах. Приблизившись к кровати, неопределенные очертания фигур обрели определенные виды. Через тонкую щель в шифоньере Стален сразу разглядел профиль царя, его бороду и усы, небольшой аккуратный нос, строгую прическу с легкой залысиной и прямой лоб. Джежинский рассмотрел Дуню. Она была голой, как, впрочем, и царь. Большая грудь вздымалась вверх, а тонкая талия выгодно подчеркивала хорошенькую попку. Джежинский задрожал. Стален снова придавил Филю. Раздался еле слышимый хруст. Царь обернулся на шифоньер. Взгляд его сверлил пространство, выискивая источник звука. Революционеры перестали дышать.
– У тебя кто-то есть? – спросил царь Дуню.
– Нет, что вы, батюшка, акромя вас – никого. Я верная, – ответила Дуня и рукой нежно взяла царя за причинное место.
– Ты слышала или мне показалось? – не унимался царь.
– Показалось, царь-батюшка, показалось. Иди-ка лучше ко мне, – Дуня привлекла царя на кровать.
– Нет, постой, надо проверить, я никому не доверяю. Пока не проверю, не успокоюсь.
– Я тебе помогу, не волнуйся, – и Дуня резко двинулась в сторону шифоньера.
– Нет, я сам, – одним движением руки остановил ее царь и сам направился к шифоньеру. Не пройдя и двух шагов, царь упал навзничь перед дверьми, затылок его кровоточил. Над ним, возвышаясь, стояла голая Дуня, держа в правой руке бутыль из-под шампанского со следами крови. Первым из шифоньера выбрался Стален и подошел к царю. Взял его запястье в свою руку и стал нащупывать пульс, потом приложил два пальца к сонной артерии. Следом выбрался Джежинский и набросился с криками на отрешенно стоящую Дуню.
– Оденься, потаскуха. Ты зачем царя убила?
– Я, я никого не убивала, я его бутылем стукнула, а он и упал. Вас же спасала. А што, коли бы он вас нашел? – разрыдалась голая Дуня.
– Ну нашел, и ничего. Мы бы с ним поговорили о делах наших праведных, мы ж для этого и сидели в шкафу твоем, чтоб с ним говорить. С живым! – прокричал Джежинский.
– Все, революционеры, допрыгались. Убили царя. Не дышит, – выпрямляясь во весь рост, констатировал Стален. – Как теперь страну спасать будем? Щаз такое начнется, что вся наша революция цветочками покажется.
«Хотя она и была цветочной, – подумал про себя Стален. – Символично».
– Ну что, Филя, допрыгался со своей Дуней. Я тебя предупреждал? – строго спросил Стален.
– Предупреждал, – робко ответил Джежинский.
– Я тебе говорил, что убью.
– Говорил.
– Я тебе намекал молчать.
– Намекал.
– Дык, что ж ты, сцуко, меня ослушался? – Стален достал из кармана штанов наган [22] и направил на Джежинского. Дуня моментально перестала реветь и накинула на себя пеньюар.