Есенин

Встреча была назначена не где-нибудь, а в бывшем Доме Дружбы народов, а ещё до того бывшем особняке Аркадия Морозова, выстроенном в виде мавританского замка. Про него ещё анекдот есть, что когда мать миллионера Аркадия увидела это строение, она сказала: «Раньше только я знала, что ты дурак, а теперь и вся Москва узнает». Но здание роскошное, а внутри отделано великолепно, пол в мозаичных свастиках, чёрных на белом фоне, даже лужковский запрет на свастики в Москве не коснулся этого пола. Таня встретила Артосова у входа, торопливо и чуждо поцеловала в щёчку, повела внутрь. Артосов стал рассказывать ей анекдот про Аркадия Морозова и его мать, но Таня перебила его:

— Извини, выпей пока чего хочешь, перекуси, я попозже к тебе подойду. Не обижайся.

Артосов оробел. Вокруг него вальяжно, как Лещинский, ходили явно не бедные слои населения, и ему, дурачку, стало стыдно, что все видят его костюм — не от Версаче, а с оптового рынка. Не за десять тысяч баксов, а за четыре тысячи рублей. Чтоб отмахнуться от этого глупого стыда, он сначала опрокинул пару бокалов шампанского, которое носили повсюду, но никто его особо не разбирал.

— Теперь чего-нибудь покрепче, — крякнул Артосов, артистично щёлкая пальцами.

Крепкие напитки предлагались в углах зала на тёмно-красном бархате. Услужливые лакеи заглядывали в глаза. Видно было, что они сразу раскусили Артосова, что он за пташка. Холуи мгновенно оценивают людей. Скорее всего, собравшиеся здесь богатые слои не увидели на нём костюма с оптовки, а лакеи — те вмиг определили. А, между прочим, костюм отечественного производства по голландским лекалам, весьма элегантный!

— Текилы, — небрежно бросил Артосов.

— Текилы нет. Можем предложить виски, джин, ром, водку.

— Как это у вас и нет текилы! — возмутился поэт.

— Можем предложить кальвадос.

— Кальвадос? Насыпьте рюмашку.

А ничего оказался кальвадосик. Артосов пригляделся к костюмам богатых слоёв, к своему с оптовки, и признал, что он ничем не выделяется на фоне этих расхитителей социалистической собственности, которых ждёт пятый, а потом и семнадцатый.

— Ещё кальвадоса. Да не жадничай! А то я тут усну со скуки.

После третьей рюмки вкусной яблочной водки Артосову и вовсе показалось, что он — одно из главных действующих лиц этого сборища. Все ходили мимо него, можно сказать, вращались вокруг него, как планеты вокруг солнца. Как вселенная вокруг небесной оси.

— Познакомьтесь, это Валерий. Тот самый, о котором я столько рассказывала.

Артосов увидел перед собой Таню в изящном чёрном платье, без лишних украшений, только тонкая золотая брошь с изумрудиками, приколотая над левой грудью. Рядом с ней стоял человек, явно старше Артосова, но цвет лица у него при этом был почти младенческий, в отличие от неухоженного лица поэта. Весь он, этот с виду добродушный человек, был словно отлакированный. Если поднести микроскоп, то на нём не увидишь ни единой пылинки, ни микроба, ни даже микробовых икринок. Улыбка белоснежных зубов человека выражала полное его процветание. А Артосов уже десять лет не был у дантиста и имел дупла аж в четырех зубах.

— А это Дмитрий Алексеевич, про которого я столь же много рассказывала Валерию.

— Я бы даже сказал, излишне много, — сказал Артосов, пожимая холёную руку. — Вы знаете, ваша жена настоящая зануда. Начинаешь за ней ухлёстывать, а она только и знает: «Мой Димочка, мой Димончик, мой Дмитрий Алексеевич!» Поверите ли, от вашего незримого присутствия на Цейлоне прокисали самые сладчайшие плоды.

— Очень приятно, — официозно ответил на эту игривую тираду муж Тани. — Надеюсь, вам здесь не скучно?

— Скучно, — сказал Артосов. — До сих пор моим единственным собеседником был господин кальвадос.

— Господин… А, в смысле…

— В смысле. Не желаете выпить со мной кальвадосу?

— Извините, но не сейчас. Чуть попозже.

— Попозже его может и не быть. Текилы уже нет. Через полчаса я выпью и весь кальвадос. Эти парни, которые на розливе, сущие жлобы.

— Как видишь, Валерий большой оригинал, — деланно рассмеялась Татьяна.

— Отдыхайте, — почти приказал муж и повёл жену к какой-то компании себе подобных.

— Знал бы ты, собака… — проскрипел зубами Артосов и пошёл брать очередную рюмку. Можно было подходить и к столам, обильно уставленным яствами. Чего там только не было, но Артосов почему-то твёрдо решил не есть с буржуйских столов. Пить — ладно уж, куда ни шло, а есть…

Он с кислой рожей взирал на некую официальную часть мероприятия, которая вдруг решила иметь место быть. На некое подобие сцены всходили люди и нудно вещали, а если шутили, то в каких-то тесных рамках, чтобы не дай Бог.

— В уходящем году мы с честью отметили пятилетний юбилей нашего «Тузгаза». В наступающем году наш «Тузгаз» будет отмечать своё шестилетие. Не успеем оглянуться, мальчика пора будет вести в школу.

Эта острота вызвала наибольшую бурю смеха в зале. В сравнении с местными остряками мамаша Аркадия Морозова была просто-таки Ильф и Петров вместе взятые.

Выступал и господин Проломов, но из его речи поэт ничегошеньки не понял, настолько она была обтекаема, умна и официальна.