Есенин, его жёны и одалиски

Он на глазах у меня тает, и я ужасно мучаюсь. А так всё очень, очень хорошо, потому что между нами очень большая любовь и близость и он чудесный. Я совсем отошла от своего прежнего круга, почти никого не видаю и, как Душечка, с головой в литературной жизни и видаю главным образом литературную публику.

Иногда думаю, что моя жизнь нечто вроде весьма увесистого креста, который я добровольно и сознательно с самого начала взвалила себе на плечи, а иногда думаю, что я самая счастливая женщина, и думаю – за что? Маруся, дайте Вашу руку, пожмите мою и согласимся в одном – поэты как мужья – никудышные, а любить их можно до ужаса и нянчиться с ними чудесно, и сами они удивительные».

Из откровений Толстой следует, что супружеская жизнь была для неё крестом, и притом увесистым. В православном вероучении крест – символ земных мук Иисуса Христа. То есть Софья Андреевна сознательно жертвовала собой ради Есенина и считала это счастьем. Редкое самоотречение, достойное преклонения перед русской женщиной-страдалицей.

…12–13 ноября Сергей Александрович вдруг засел за поэму «Чёрный человек». Это был не первый приступ к волновавшей его теме, но, к счастью, последний.

В 1950-е годы Софья Андреевна рассказывала о её рождении:

«“Чёрному человеку” Сергей отдал много сил. Написал несколько вариантов поэмы. Последний создавался здесь, в этой комнате. Два дня напряжённой работы. Я хорошо помню. Сергей почти не спал. Закончил – сразу прочитал мне. Было страшно. Казалось, разорвётся сердце… Замысел поэмы возник у Сергея в Америке. Его потряс цинизм, бесчеловечность увиденного, незащищённость Человека от чёрных сил зла.

– Ты знаешь, Соня, это ужасно. Все эти биржевые дельцы – это не люди, это какие-то могильные черви. Это “чёрные человеки”».

Поэма «Чёрный человек» (как и многие последние стихотворения) – о пройденном поэтом пути, по восприятию оного его недоброжелателями, воплощёнными в образе чёрного человека. Для них он прохвост и забулдыга, прижившийся в стране «самых отвратительных громил и шарлатанов». Даётся его портрет:

Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.

То есть пробился этот прохвост на вершину литературного олимпа не талантом, а нахрапистостью, наглостью и тем, что не стеснялся использовать в своих интересах перезревших, но знаменитых женщин. Не брезговал забулдыга подворовывать у своих старших собратьев по перу (намёк на подражание Н. Клюеву, А. Блоку и К. Бальмонту).

Чёрный человек выплёскивает на поэта всю грязь окололитературной обывательщины. Но на все его инвективы питомец муз заявляет:

Чёрный человек!
Ты ведь не на службе
Живёшь водолазовой.

То есть все старания чёрного человека тщетны – до дна души поэта он не достанет, но вывести из состояния равновесия может. И поэт срывается:

Я взбешён, разъярён,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…

Заканчивается поэма тем, что поэт видит себя перед разбитым зеркалом. А это плохой знак – предвещание смерти – то, что Есенин предчувствовал и о чём много писал в последующих стихотворениях.

День окончания работы Есенина над поэмой «Чёрный человек» хорошо запомнился Софье Андреевне:

«Сергей пришёл ко мне на диван, прочёл её мне, потом сказал:

– Он (чёрный человек) вышел не такой, какой был прежде, не такой страшный, потому что ему так хорошо со мной было в эти дни».

Радость в связи с завершением работы над поэмой, долго мучившей поэта, на некоторое время вернула ему хорошее отношение к жене. 14 ноября супруги вместе ходили в редакцию журнала «Новый мир» – отдали поэму в печать. На следующий день гостили у писателя И.М. Касаткина. Иван Михайлович записал: «Мы выпили, он много плясал, помахивая платочком».

Близко к этому времени Сергей Александрович встретился в Госиздате с поэтом Н.Н. Асеевым. Улыбнувшись, он виновато сказал:

– Я должен приехать к тебе извиняться. Я так опозорил себя перед твоей женой. Я приеду, скажи ей, что мне очень плохо последнее время! Когда можно приехать?

Николай Николаевич резонно заметил, что лучше не приезжать – опять будет скандал. Есенин сжал губы и сказал:

– Ты не думай! У меня воля есть. Я приеду трезвый. Со своей женой! И не буду ничего пить. Ты мне не давай. Хорошо? Или вот что: пить мне всё равно нужно. Так ты давай мне воду. Ладно?

В хриплом полушёпоте Сергея Александровича Асеев уловил нотки его удовлетворения возможностью прийти с женой.