Есенин и Айседора Дункан

Раздались просьбы почитать что-нибудь. Я прочел монолог Хлопуши. Аплодисменты. Мани-Лейб прочел переводы моих стихов на идиш. Но все же мне казалось, несмотря на внешний восторг, что поэзия моя не доходит до этих людей, русскоговорящих, но наполовину иностранцев. Скука смертная опять навалилась на меня. Тут попросили прочесть еще что-нибудь, «из новенького». Я начал трагическую сцену из «Страны негодяев»: продовольственный поезд шел на помощь голодающему району, а другой голодающий район этот поезд перехватил, разобрав рельсы и спустив поезд под откос. На страже поезда стоит человек с фамилией Чекистов и видит, как в утреннем тумане кто-то подбирается к продовольствию.

– Стой, стой! Кто идет?

– Это я, я – Замарашкин.

Эти двое знакомы. Чекистов объясняет всю нелепость акта против поезда помощи голодающим, а Замарашкин уличает его в личных интересах, оскорбляя:

– Ведь я знаю, что ты – жид, жид пархатый, и что в Могилеве твой дом.

– Ха-ха! Ты обозвал меня жидом. Но ведь я пришел, чтоб помочь тебе, Замарашкин, помочь навести справедливый порядок. Ведь вот даже уборных вы не можете построить… Это меня возмущает… Оттого, что хочу в уборную, а уборных в России нет».

От меня не укрылось, как недовольно зашелестели слушатели на слове «жид», как скривились их лица и презрительно засверкали глаза. Не успел я закончить читать, как мне тут же поднесли новый бокал. Кто-то явно вознамерился напоить меня. Ну, что же, я не против. Весьма. Взгляд мой вдруг упал на Изадору, всю раскрасневшуюся от вина и компании. В своем легком полупрозрачном розовом платье она стояла как будто голая и несколько мужских рук обвивали ее тело. Я помрачнел. Меня начинало душить бешенство. Эти твари насмехаются надо мной, так еще и она решила из меня дурака сделать. Вероятно, мое настроение заметила и Изадора – она подошла и вклинилась между мной и повисшей над моим ухом Рашель. А я все не мог отвести глаз от газового платья жены. Тут кто-то попросил ее станцевать. Ну да, конечно, после стихов мы все дружно посмотрим на эту похотливую старуху. Я уже был порядочно пьян, а потому не сразу заметил, когда Изадора уже вышла на середину комнаты. Все расступились. Кто-то заиграл на рояле, стоявшем в углу. Она прижала к груди шарф и понеслась по комнате тяжелыми шагами полной бабы. Платье ее немного приспустилось и всеобщему взору открылась ее и без того вываленная наружу грудь. И тут я словно сорвался с цепи: вцепился в эту тунику, так ясно очерчивающую ее тяжелые бедра, округлый живот. Перед глазами маячила мерно качающаяся большая грудь… Я истошно закричал:

– Ах ты, старая блядь! Курва! Сука! Танцуешь перед этими жидами, да?! Стерва!

Воцарилась гробовая тишина. Но уже через секунду квартира наполнилась гулом, словно гигантский улей.

Меня попытался оттащить мой приятель:

– Что вы делаете, Сергей Александрович, что вы делаете?

Он схватил меня и тянул прочь от Изадоры, а я все не мог выпустить из рук ее чертового платья:

– Болван, вы не знаете, кого вы защищаете! Это же старая сука!

Я вырывался из его крепких объятий и пытался дотянуться и изодрать платье Изадоры в клочья. Она стояла, нелепо улыбаясь, и, как и всегда, ласково успокаивала меня:

– Nu, khorosho, khorosho Seryozha. Suka, sterwa, blyad.

Ее нежный баюкающий голос слегка охладил мой пыл. Я отпустил ее платье, поправил всклокоченные волосы и пиджак. Изадору куда-то увели.

– Изадора! Где Изадора?! – кричал я в беспамятстве. Кто-то хватал меня за руки, плечи.

– Она уехала, Сергей Александрович! Слышите?! Ее здесь нет! Она уехала!

– Как уехала?! Эта блядь уехала?!

Я рванулся вон из квартиры и бросился вниз по лестнице. За мной слышался топот бегущих ног. Мани-Лейб и еще несколько человек гнались за мной, как за преступником. Они скрутили меня и потащили назад, наверх. Я продолжал кричать и вырываться. Поравнявшись с окном, неимоверными усилиями я освободился от железной хватки сжимавших меня людей, запрыгнул на подоконник и, разбив стекло, заорал благим матом:

– Отпустите, жиды проклятые! Я выпрыгну из окна!

Меня втащили опять на лестницу и поволокли назад в квартиру. Уложили на диван. Мани-Лейб куда-то убежал, но тут же вернулся с веревкой. Я заорал еще громче:

– Распинайте меня, распинайте меня!

Они связали мне руки и ноги. Я извивался на кровати как пиявка, да еще умудрялся горланить во всю глотку:

– Жиды, жиды, жиды проклятые!

Надо мной склонилось потное и красное лицо Мани-Лейба:

– Слушай, Сергей, ты ведь знаешь, что это оскорбительное слово, перестань!

Я замолчал, а потом громко и отчетливо сказал:

– Жид!

Лицо его побагровело, вены на лбу вздулись.

– Если ты не перестанешь, я тебе сейчас дам пощечину!

Я не успокаивался и повторил тем же вызывающим тоном:

– Жид!

Тут он протянул свою руку и дал мне ладонью по щеке. В ответ я мгновенно плюнул ему в лицо. Он вытер слюну и громко выругался. Теперь, казалось, мы были квиты. Мне вдруг сразу стало скучно. Я полежал еще некоторое время на диване, дергаясь и извиваясь, пытаясь освободиться от пут, а потом решил бросить это занятие и спокойным тоном заявил: