Есенин и Москва кабацкая

– Было время, когда из предместья
Я мечтал по мальчишески в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.

Да. Богат я, богат с излишком,

Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.

Богатства Есенин не достиг, подлинной славы тоже:

И известность моя не хуже –
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас.
Как заборная громкая брань.

И от всего этого поэт мысленно спешит не в трезвую жизнь, а на виселицу и в могилку:

Смешная жизнь, смешной разлад!
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

И сама эта мысль для него не новая. Такие же мотивы встречаются и в более ранних его книгах:

И меня по ветряному свею,
По тому ль песку
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.

И еще:

В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.

Виселица, смерть, гибель, гибель, гибель – только и слышишь в тех стихах Есенина, в которых он, пожалуй, действительно искренен.

Поэт сам ввел себя в заколдованный круг и не мог из него вырваться. Понятно, что результатом этого явилась смерть – на этот раз уже не только «стихотворная», но и физическая.

Самоубийство Есенина – факт показательный. Проследив его творчество, убеждаешься, что, в конце концов, как это ни печально, но другого пути у него уже не оставалось. Есенина мог спасти только решительный душевный перелом, окончательный уход от кабацкой цыганщины в здоровое творчество; сил для этого перелома Есенину не хватило.

Знаменательно, что в его стихах «После скандалов» слышится не бодрость, а еще большая грусть, усталость, реакция.

– Я не знаю, мой конец близок ли, далек ли.
Были синие глаза, да теперь поблекли.
Где ты радость? Темь и жуть, грустно и обидно.
В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно…
…Забинтованный лежу на больничной койке.

Эти стихи помешены в сборнике (изданном «Кругом») после «Москвы Кабацкой» и «Любви Хулигана», но не радуют они, и Есенин все больше сбивается на похоронный лад. Вот что он говорит в следующем стихотворении:

Я устал себя мучить без цели
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.

Силы Есенина иссякали. Это видно, в частности, и из его предсмертных стихов:

До свиданья, друг мой, без руки и слова.
Не грусти и не печаль бровей,
В этой жизни умирать не ново
Но и жить, конечно, не новей…

Эти стихи, говорят, написаны кровью. В искренности их не приходится сомневаться. И вот, стало быть, поэт с полной искренностью утверждает, что современная жизнь не новей и не привлекательней смерти. Как крепко нужно было закрывать глаза на жизнь, чтобы совершение не увидеть и не заинтересоваться ею!..

В № 1 журнала «Красная Новь» за 1926 год напечатаны еще два стихотворения Есенина, написанные, вероятно, незадолго до смерти. Это – отрывки, неотделанные наброски, но тем острее можно судить по ним о настроении поэта:

Снежная замять крутит бойко,
По полю мчится чужая тройка.
Мчится на тройке чужая младость.
Где мое счастье? Где моя радость?
Все укатилось под вихрем бойким
Вот на такой же бешеной тройке.

Тоска по ушедшей молодости, пролетевшему счастью, горечь при виде навсегда «чужой» радости – все это давно знакомо нам по другим стихам Есенина – и здесь звучит еще более горестно.

Второе из напечатанных в «Красной Нови» стихотворений отмечено тем же знаком усталости, безнадежности и полного отсутствия веры в себя: