Есенин. Путь и беспутье

Оттого-то мы все пойдем

По Таганцевке [65] , по Есенинке

Иль Большим Маяковским путем.

1932

В том же июне Ахматова подарит литератору и коллекционеру Льву Горнунгу, собиравшему материалы к творческой биографии Гумилева, автограф еще одного расстрельного стихотворения – того самого, что публикуется под названием «Памяти Есенина».

Была ли А. А. уверена, что и Харджиев, и Горнунг опасные подарки сохранят? Похоже, что не совсем. Во всяком случае, в альбом Софьи Андреевны Есениной-Толстой в тот же приезд, в те же самые дни те же стихи вписаны как имеющие отношение к ее покойному мужу. Страховка была двойной и потому относительно надежной. Да, книги Есенина уже несколько лет как удалены с полок массовых библиотек, однако имени его в черном реестре государственных преступников все-таки нет. К тому же место, где Ахматова устроила перекрестины, уникально. В пятилетку подготовки пушкинского «юбилея» отечественную большую (избранную) классику начали полегоньку восстанавливать в правах. Имя внучки Толстого сделалось охранной, не пробиваемой свинцовыми горошинами грамотой. В ее доме, увешанном, как когда-то язвил Есенин, портретами великого старца, даже посвященные Гумилеву строки: «Всего верней свинец душе крылатой небесные откроет рубежи» приклеивались к другому, мнимому адресату. В случае прихода ночных гостей их запросто можно было выдать (истолковать) как отклик на кощунственную годовщину «дивного Гения». Дескать, где это видано, где это слыхано, чтобы с такой помпой, на всю империю, отмечалось столь горестное событие, как столетие гибели Пушкина? Вещие слова Блока: «Пушкина убила не пуля Дантеса…» – давно уже никто не вспоминал. Чтобы жить, не надо вспоминать.

Как ни парадоксально, но и Цветаева, создавая знаменитое эссе «Эпос и лирика современной России», о мертвом Есенине уже не вспоминала. Сведения, которые в 1926 году для нее, по ее настойчивой просьбе, собирал Пастернак, не пригодились. В 1929-м [66] в центре ее интересов – Маяковский и Пастернак. Первый – как носитель и выразитель эпического безличностного начала, второй – лирического. Что касается Есенина, то это имя, скомпрометированное борьбой против есенинщины, теперь, после «Злых заметок» Бухарина, дипломатичнее не называть, тем более что Цветаева все чаще и чаще подумывает о возвращении в Россию. (Об этом упоминает Пастернак в уже цитировавшемся чуть выше письме в Париж: «Все упорнее, с самой весны, ходят у нас слухи о твоем предполагающемся возвращении».) Затеянная пролеткультовцами (1926) и поддержанная Бухариным (1927) кампания по искоренению «есенинщины» растянулась на целое десятилетие, совпав с борьбой за искоренение пьянства, начавшейся, кстати, весьма разумно – отменой липового «сухого закона» и появлением в продаже чистой водки. (Инициатором антиалкогольной акции был Рыков. Народ назвал новую магазинную водку «рыковкой».) Автора «Злых заметок» уже несколько лет как не было в живых, а борьба с упадочными настроениями в молодежной среде, якобы спровоцированными кабацкой поэзией Есенина, все длилась и длилась. Правда, утрачивая первоначальную ярость. И как-то тихо сошла на нет после того, как Владимир Яхонтов в 1940 году получил «соизволение» на чтение стихов Есенина в главной поэтической аудитории Москвы – Политехническом музее. Но в 1929-м она была еще в самом разгаре…

Однако Цветаева, отдадим должное ее профессиональной изобретательности («изобретательности до остервенения»!), находит все-таки способ С. Е. упомянуть и даже ввести в сюжет. Как же она это делает? А вот как.

Сначала, дабы выразить свою излюбленную мысль – о невозможности определить тему лирического произведения, не ссылаясь на источник, почти цитирует блистательный «имаж» из давней рецензии Есенина на роман Андрея Белого «Котик Летаев».

Цветаева, 1929:

...

«…Точно ловишь какой-то хвост, уходящий за левый край мозга…»

Есенин, 1918:

...

«…Он (А. Б. – А. М. ) зачерпнул словом то самое, о чем мы мыслим только тенями мыслей, наяву выдернул хвост у приснившегося во сне голубя…»

Затем, вроде бы без нажима, замечает: «Оба (и М., и П. – А. М. ) на песню неспособны. Маяковский потому, что сплошь мажорен, ударен и громогласен. Так шутки шутят и войсками командуют. Так песен не поют». Не способен на песню и его антипод, ибо «перегружен и перенасыщен»: «В Пастернаке песне нет места. Маяковскому самому не место в песне».

Казалось бы: ну и что? В певкости Жуковский даже Пушкину отказывал! Дело, однако, в том, что в понимании Цветаевой не-певкость – категория не эстетическая: «Для того чтобы быть народным поэтом, нужно дать целому народу через себя петь».