Есенин

Чекист осторожно заглянул в маленькое окошечко в двери и отпрянул, крестясь:

— Тьфу ты, черт! Надо же, похож! Как и те… Ленин с Пушкиным. А что, бабы тоже есть у вас? — спросил он, закуривая.

— А как же! И бабы есть! Вот здесь Офелия! — Санитар смело открыл дверь в палату. — Не бойся, она тоже тихая, только плачет все время. Где ты, Офелия?.. Она артисткой была, говорят, уж больно хорошо Офелию играла и на этой почве свихнулась… Мать честная! Господи! — Он увидел девушку, повесившуюся на спинке кровати. — «Помяни меня в своих молитвах!» — перекрестился санитар и бросился из палаты по коридору. Чекист за ним.

— А Есенин где? — спросил он на бегу.

— Есенин? Ой, тот в буйном отделении… на втором этаже…

Санитар без стука вбежал в кабинет Ганнушкина.

— Петр Борисыч, Петр Михалыч! Беда! — произнес он запыхавшись. — Офелия повесилась!

Ганнушкин отдал справку Ходову:

— Извините, товарищ, у нас несчастье! Не смею задерживать! Пойдемте, Петр Михайлович.

Все торопливо покинули кабинет. Озадаченные чекисты вышли на улицу и сели в машину. Ходов прочел справку вслух:

— «Больной Есенин С. А. находится на излечении в психиатрической клинике с двадцать шестого ноября сего года по настоящее время. По состоянию здоровья не может быть допрошен в суде. Проф. Ганнушкин».

— Я проверил, товарищ Ходов, санитар мне все показал.

— Хвалю за инициативу, Шубин. Поэта видел?

— Видел. Полный дурак!

— Есенин?

— Нет, Пушкин. Псих. И Ленина тоже видел: дурак дураком! Такое несет! В подполье ушел.

— Ты сам чего несешь? Какой Ленин? Он умер!

— Да, конечно, тот умер, а этот просто псих! — хохотнул Шубин.

— А Есенин? Правда у него белая горячка?

— Во-во! У Есенина — горячка! В буйном отделении он. Как тут не свихнуться… с такой тещей!.. У меня такая же, ведьма!

— Закрой рот, Шубин! За психушкой надо понаблюдать! Есенина все равно брать придется!.. Ну, трогай, — приказал Ходов шоферу, когда тот завел мотор.

Глава 13 РАСПЛАТА

В кабинете Велинова на Лубянке раздался телефонный звонок.

— Слушаю! Здравствуйте! — Лицо у Велинова от неожиданности окаменело. — Полковник Хлысталов? Как вам сказать… Дружим… давно дружим… Нет, расследование ему никто не поручал… Да, его инициатива… Любит Есенина… У него отец был репрессирован за пение есенинских песен… Рос сиротой… работать пошел рано… Я уже говорил с ним. Нет, он считает это делом всей своей жизни… Нет! После гибели семьи в авиакатастрофе замкнулся. Стал какой-то упертый… Слушаюсь, товарищ секретарь, примем все меры!.. Обязательно доложу! До свиданья! — Велинов положил трубку и, вынув платок, долго и тщательно вытирал вспотевшую шею. Потом встал из-за стола, подошел к окну и долго глядел на «железного Феликса», стоящего в центре площади.

— Ах, Эдик, Эдик! — с досадой проговорил он. — Вроде бы все успокоилось!.. Документы, которые несколько лет собирал Хлысталов, у него выкрали. Было предпринято несколько попыток устрашения. Ну, не дурак же он, в конце концов, понять должен! И не такие головы с плеч летят. А ты всего мент несчастный, твою мать! — Да, плохи твои дела, Эдик, если у меня подобные звонки раздаются! Накануне таких эпохальных событий!

Велинов подошел к столу и, сняв трубку, набрал рабочий номер Хлысталова.

— Эдик? Да, я! — заулыбался Велинов. — Назрела необходимость поговорить… Нет, не по телефону! В субботу я за тобой заеду — махнем на рыбалку! Я знаю одно местечко, нам никто не помешает! И рыбку половим, и поговорим!.. Постой, давай в пятницу лучше, сразу после работы, поглядим вечернюю зарю… Да, с ночевкой! Палатка у меня есть, и снасти, и лодка надувная. Все, часов в шесть я у тебя на Петровке! Обнимаю! — Он положил трубку и тяжело вздохнул: — Ах, Эдик! Дался тебе этот Есенин!

Хлысталов тоже положил у себя в кабинете трубку.

«Что-то случилось, — подумал он с тревогой, — наверное, пронюхали, что у меня теперь на руках неопровержимое доказательство убийства Есенина: подлинное заключение судмедэксперта Гиляревского, а не то, что гэпэушники сфальсифицировали».