Еще один простак

Чем еще можно было заняться? Я умел только писать, но я был не писателем, а всего лишь репортером. Мне требовались факты, чтобы сделать с них хорошую копию. Если меня лишат возможности работать в газете, дело мое труба.

Я взглянул на Нину, спавшую у меня под боком.

Я женился на ней за два года до того, как попал в тюрьму. Тогда ей было 22, а мне 27. У нее были черные волнистые волосы и матовая кожа. Она не была красавицей в полном смысле слова, на этот счет мы с ней придерживались единого мнения, но я всегда говорил, что она самая привлекательная женщина из всех, кого я видел.

Она здорово изменилась, пока я отбывал свой срок. Лицо у нее обострилось, опущенные уголки губ придавали ему скорбный вид. Раньше я никогда не замечал, чтобы во сне она выглядела грустной.

Да, она узнала, почем фунт лиха. Я оставил ей три тысячи долларов на нашем общем счете в банке, но они быстро разошлись, большей частью на гонорар моему защитнику и на последний взнос за бунгало, которое было куплено в рассрочку. После этого ей пришлось искать работу.

Она переменила несколько мест, пока, наконец, у нее не обнаружился дар художника, и тогда она нашла работу у торговца керамикой. Он лепил горшки на продажу туристам, а она их расписывала. Уже целый год она зарабатывала по 60 долларов в неделю — достаточно, как она мне сказала, чтобы прожить двоим, пока я не подыщу себе работу.

На моем счете оставалось всего двести долларов. Если в ближайшее время я не найду работы, мне придется просить у нее деньги на автобус, сигареты и прочие мелкие расходы, и сама мысль об этом была для меня как нож в сердце.

Вчера в полном отчаянии я пытался найти временную работу — все, что угодно, лишь бы заработать немного денег. Протаскавшись почти весь день, я возвратился домой ни с чем. Меня слишком хорошо знали в Палм-Сити, чтобы предложить работу, связанную с физическим трудом. Тех, кому требовался работник, я ставил в неловкое положение.

— Вы смеетесь, мистер Барбер, — говорили они. — Такая работа не для вас.

У меня не хватало духа сказать, что я дошел до ручки, и они испытывали облегчение, когда я отшучивался и уходил.

— О чем ты думаешь, Гарри? — спросила Нина, повернувшись ко мне лицом.

— Ни о чем… Я дремал.

— Зря ты изводишь себя. Мы выкрутимся, вот увидишь. Можно отлично прожить и на шестьдесят долларов в неделю. Голод нам не грозит. Наберись терпения, работа наверняка подвернется.

— А пока она не подвернется, я должен буду сидеть на твоей шее. Куда как приятно, одно удовольствие.

Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее черных глазах была тревога.

— Мы с тобой партнеры, Гарри. Когда ты устроишься, я оставлю работу. Пока ты не устроен, работаю я. Так должны поступать партнеры.

— Спасибо за разъяснение.

— Гарри… ты мне не нравишься. Право же, ты так изменился, стал каким-то грубым и злым. Ну, постарайся забыть. Ведь мы одна семья, и это твое отношение…

— Знаю. — Я встал с постели. — Извини. Если бы ты провела четыре года в тюрьме, может, и с тобой творилось бы то же самое. Я заварю кофе. Спасибо, что хоть это могу делать.

Все то, о чем я вам рассказываю, произошло два года назад. Теперь, оглядываясь на прошлое и оценивая его должным образом, я понимаю, что проявил непростительную слабость характера. Это сфабрикованное дело и тюрьма сломили мою волю. Я не был грубым и злым. Меня обуяла жалость к самому себе.

Окажись я более решительным, я бы продал бунгало, уехал с Ниной куда-нибудь подальше, где меня не знают, и начал бы новую жизнь. Вместо этого я продолжал таскаться в поисках несуществующей работы и строить из себя великомученика.

Еще десять дней я впустую шатался по городу. Нине я говорил, что весь день ищу работу, но это была ложь. Наведавшись в одно-два места и получив отказ, я искал прибежища в ближайшем баре.

Когда я работал репортером, меня не очень тянуло на выпивку, но теперь я стал крепко закладывать. Виски сделалось для меня чудодейственным средством. Стоило пропустить пять-шесть порций, как от моей тревоги не оставалось и следа. Мне было наплевать, есть у меня работа или нет. Я мог, вернувшись домой, спокойно наблюдать, как Нина корпит над своей керамикой, и при этом не чувствовать себя нахлебником. Я даже обнаружил, что под градусом легче врется.

— Сегодня утром я виделся с одним парнем, — говорил я ей. — Похоже на то, что мы столкуемся. Он хочет, чтобы я написал серию статей о его гостинице, но вначале ему нужно заручиться согласием своего партнера. Если дело выгорит, я буду иметь больше трех сотен в неделю.

Не было никакого парня, никакого партнера и никакой гостиницы, но эта ложь была мне необходима, чтобы сохранить собственное «я» и не уронить себя в глазах Нины. Даже когда мне пришлось просить у нее десятку, я и тут попытался спасти свое лицо, сказав ей, что со дня на день буду при деньгах.