Еще одна сказка барда Бидля

Мне надо продержаться до его возращения. Может так случиться, что после его возращения мне придется держаться всю оставшуюся жизнь…

- Немедленно отправляйся спать, - шипит мне на ухо Герми, протягивая зелье. - Даже если завтра мы уедем отсюда навсегда, это не повод дожидаться его с таким лицом и в таком виде. Знаешь, как говорили гладиаторы? «Morituri te salutum» - «Идущие на смерть приветствуют тебя!».

- Это мы уже проходили, про идущих на смерть, - отвечаю я, но какая-то сумасшедшая гордость есть в этих словах.

Так что мне удается часок поспать после обеда, мы же гладиаторы перед боем! И к вечеру мы вновь занимаем оборонительные позиции в гриффиндорской гостиной - безукоризненно отглаженные, наутюженные, прилизанные. Думаю, Мак Гонагалл нас за все наши школьные годы не видела такими образцовыми. Галстучки, брючки, учебнички. Мы ждем, она точно захочет проведать нас перед отбоем, мы уверены, она весь день не сводила взгляда с нас троих. Наш последний вечер в школе… Или нет?

- Я вот вещи уже собрала, - буднично сообщает Герми.

- А куда вы? Можно пока всем вместе пожить на Гриммо, - предлагаю я. - Да хоть век живите!

Это я вчера так расстроился, что даже не предложил им такую само собой разумеющуюся вещь! Друг называется! И они не обиделись.

- Спасибо! - Рон улыбается. - Честно говоря, мы бы и сами напросились. На первое время. Только мы надолго не останемся.

- Почему?

- Гарри! - Гермиона, как это часто у нее бывает, говорит со мной, как с ребенком. - Во-первых, у тебя тоже должна быть своя жизнь. Ну а во-вторых, хороши же мы будем, сбежав от маменьки и из школы, если не сможем позаботиться о себе сами!

Понятно, они же тоже гладиаторы. На смерть идущие… Когда вот только мы пойдем к счастью стройными рядами?

Мак Гонагалл сегодня появляется несколько раньше ожидаемого, по моим впечатлениям, до отбоя еще часа два. Но вот она уже стоит в дверях нашей гостиной, но на этот раз не смотрит на нас назидательно и не читает нотаций. Она какая-то… будто поджалась вся. И говорит очень официальным тоном:

- Господин директор велел вам немедленно быть у него, сейчас же! - и тут же срывается. - Я не ожидала от вас подобного! Как вы посмели написать эти безобразные заявления? После всего, что школа сделала для вас!

«А как ты посмела», - думаю я, - «наговорить нам вчера всю эту гадость, после всего, что сделали мы?» Но благоразумно молчу. Он вернулся!

Он вернулся, думаю я, на несколько минут позволив себе забыть обо всех моих сомнениях! Он вернулся, повторяю я себе, вернулся раньше, чем обещал! Только вот с чем он вернулся? Что он нам сейчас скажет? Может быть, я уже через пару минут тоже буду собирать вещи…

Мы практически бегом проносимся мимо Мак Гонагалл, все еще стоящей в наших дверях с видом оскорбленного достоинства, не удостаивая ее ни взглядом, ни подобием извинений. Потому что когда гладиаторы выходят на арену, они не извиняются, им это просто ни к чему. Пароль, вращающаяся лестница. Все, мы в парадном кабинете.

- Садитесь, - сухо произносит директор Хога, стоя у стола и глядя на нас, чуть прищурив глаза. И разглядывает нашу восхитительную гриффиндорскую форму, которая, безусловно, всегда радует глаз истинного слизеринца.

О, а ты не только что вернулся, отмечаю я про себе. Ты здесь уже довольно давно. Когда ты приходишь откуда-то, я словно ощущаю на тебе ауру, запахи, звуки того места, откуда ты только что явился. Но сейчас это не так. Что ж, значит, ты тоже готов к разговору и успел все обдумать. И мы не спишем твое решение на эмоции, гнев, усталость, министерскую шелуху, постукивание судейского молоточка на заседании Визенгамота. Это будет взвешенное решение, и мы его примем. Каким бы оно ни было. Даже я.

Мы, несколько робея, усаживаемся в кресла на довольно большом расстоянии от его стола. А у него в руках три бумажки - те самые наши заявления.

- Как я понял из данных, с позволения сказать, документов, а также разговора с вашим деканом, дальнейшее пребывание в школе вы считаете для себя неприемлемым? - и он внимательно разглядывает нас, каждого по отдельности.

- Да, господин директор, - практически хором отвечаем мы. И я отвечаю вместе со всеми.

- Таким образом, у меня два варианта - подписать ваши заявления или же выбросить их в камин, - холодно говорит он, напоминая сейчас… да-да, себя самого чуть больше года назад, когда он преподавал нам Защиту на шестом курсе.

Только бы он не начал нас сейчас расспрашивать! Меня он вряд ли о чем-нибудь спросит, но вот Рона и Герми… Они же не могут объяснить ему, что Мак Гонагалл застала их «обжимающимися»! Неужели он не избавит их от этой унизительной сцены? Или сейчас протянет мне мое подписанное заявление и скажет, что я вот могу выметаться немедленно?

Он все еще стоит у стола, изучая нас, давая нам возможность говорить. А из нас, как обычно, самой смелой оказывается Гермиона.

- Поймите нас, господин директор, мы не сможем оставаться здесь, где все обращаются с нами, как с детьми. Мы не хотели Вас обидеть… Просто вчера… это было невыносимо.