Еще одна станция

– Она не призрак, – говорит Нико, но Огаст уже за дверью. Уэс все-таки подал ей идею. Она не знает, как помочь Джейн, но первое правило – начинать с того, что ты знаешь. Она знает, что Джейн из Нью-Йорка. Поэтому с этого и надо начать – с кофе и бейгла.

– Я не помню, – говорит она, когда Огаст спрашивает. – У меня много с чем так. Я помню, что приехала сюда. Я знаю, что до этого что-то было. Но я не помню, что именно было и как я себя чувствовала, пока что-то не вызывает искру. Например, когда я увидела ту даму, которая напомнила мне про мою соседку с пирогами.

– Все в порядке, – говорит Огаст и протягивает ей кофе с одним кусочком сахара и простой бейгл со сливочным сыром. – Ты жила в Нью-Йорке как минимум пару лет. Ты не могла не покупать себе кофе с бейглом. Мы воспользуемся методом исключения.

Джейн откусывает один раз и морщит нос.

– Сомневаюсь, что это оно.

Следующие четыре дня Огаст приносит ей разные кофе и бейглы. Черный и отруби с лососем. Капучино с корицей и поджаренный пармезан с чесноком. Только на пятый день (шоколадная крошка и арахисовая паста) она открывает бумажный пакет, нюхает и говорит:

– О боже. Шоколад.

– Господи, – говорит Огаст, когда Джейн проглатывает половину за раз, как удав. – Каждый ньюйоркец в радиусе пятидесяти километров только что почувствовал раздражение, но сам не понял почему.

– Да. Парень в закусочной всегда смотрел на меня с отвращением.

– Раз уж на то пошло, почему бы не съесть пончик?

– Не так сытно, – отвечает она с полным ртом. А потом хватает Огаст за руку и говорит: – Стой. Пять кусочков сахара! – И вот так они узнают, что Джейн – неисправимая сладкоежка. Она берет кофе с двойными сливками и пятью кусочками сахара, как какая-то маньячка. Огаст начинает приносить ей шоколадный бейгл с арахисовой пастой и кофе, полный сахара и сливок, каждое утро.

Она ездит по ветке вверх, вниз и обратно вверх. Во вторник днем – через Ист-Ривер и по Манхэттенскому мосту, мимо всех достопримечательностей, которые она в детстве клеила на углы конвертов в виде почтовых марок. В субботу утром – в «Кони-Айленд» к арочным стропилам станции, в окружении маленьких детей с мягкими шляпами и полосками солнцезащитного крема и безропотных родителей с пляжными сумками.

– Кто ходит на пляж в марте? – ворчит Огаст, пока они ждут, когда поезд выедет обратно с «Кони-Айленда», конечной остановки ветки. Поезд нигде не стоит так долго. Джейн любит утверждать, что можно услышать океан, если хорошенько прислушаться.

– Да ладно тебе, пикники на берегу в честь конца зимы? – говорит Джейн, размахивая бейглом в воздухе. – Мне кажется, что это чертовски романтично.

Она смотрит на Огаст, как будто ждет ответа, как будто это шутка, а до Огаст не дошло. Огаст морщится и продолжает есть.

Они сидят, едят бейглы и разговаривают. Ничего другого не остается: Огаст зашла в тупик. Без зацепок про семью или ее жизнь в Нью-Йорке Джейн – главный источник.

Ее главный источник и теперь ее друг.

И все. Ничего больше. Другого быть не может.

Огаст смотрит на арахисовую пасту, оставшуюся на губе Джейн.

Все в порядке.

В среду Джейн, откусив в третий раз бейгл, вспоминает свою начальную школу.

Город в воспоминаниях размыт, но она помнит крошечную аудиторию, и других детей из ее района, сидящих за крошечными партами и на крошечных стульях, и плакат с воздушным шаром на стене. Она помнит запах стружки от карандаша, и аккуратные переводы, и своего первого лучшего друга, девочку по имени Джиа, которая любила бутерброды с арахисовой пастой, и туманную дорогу между их домами, запах мокрого тротуара, который мочили лавочники под конец ночи.

– Это похоже на то, что я пытаюсь вспомнить, – говорит Джейн. – На то, как я пошла в школу в свой первый день и поняла только половину из того, что говорили, потому что дома я общалась на кантонском диалекте. Как будто я должна складывать все воедино на ощупь.

В другой день, как только она допивает кофе, у нее загораются глаза, и она рассказывает Огаст про тот день, когда она переехала в Нью-Йорк. Она говорит про автобус на вокзале Грейхаунд и дружелюбного старика, который объяснил ей, как доехать до Бруклина, подмигнул и сунул ей в карман значок, маленький розовый треугольник, прицепленный у нее ниже плеча. Она рассказывает Огаст про то, как заплатила наличкой за свою первую поездку на метро, как выбралась из подземки в серое утро и стала медленно поворачиваться по кругу, впитывая город, а потом купила свою первую чашку нью-йоркского кофе.

– Ты видишь закономерность, да? – говорит Огаст, закончив все записывать.

Джейн вертит в своих руках пустой стаканчик.

– В смысле?

– Дело в ощущениях, – говорит Огаст. – Ты чувствуешь запах кофе и вспоминаешь что-то связанное с этим запахом. Ты пробуешь арахисовую пасту – то же самое. Так мы можем пробуждать твои воспоминания. Нам просто надо экспериментировать.

Джейн молчит, изучая схему станций.

– А песня? С ней тоже могло бы сработать?

– Возможно, – говорит Огаст. – Вообще-то, зная тебя и музыку, я уверена, что это могло бы сильно помочь.