– Этого мне хватит, – говорит Джейн и распахивает дверь.
Времени на то, чтобы паниковать из-за шума, ветра и движения, врывающихся через открытый проем, почти нет, потому что Джейн встает на крошечную платформу между поездами, таща потной ладонью Огаст за собой.
Это хаос – темнота туннеля, голубые и желтые вспышки фонарей поезда и мелькающие крепления стен, оглушающий грохот пролетающих мимо рельс, грязь и бетон, выскакивающие из-под них. Огаст совершает ужасную ошибку – смотрит вниз, и ей кажется, что ее сейчас стошнит.
–
Рельсы
– Так ты чувствуешь себя живой, да? – кричит Джейн и, не успевает Огаст затащить их обеих обратно в вагон, перешагивает через зазор на платформу следующего вагона.
– Так я чувствую, что сейчас умру! – кричит в ответ Огаст.
– Это одно и то же!
Огаст хватается за вагон, прижавшись спиной к двери, впиваясь ногтями. Джейн берется за ручку следующей двери одной рукой, а другую протягивает Огаст.
– Давай! Ты можешь!
– Не могу, правда!
– Огаст, ты можешь!
– Не могу!
– Не смотри на рельсы! – кричит она. – Подними глаза, Лэндри!
Мозг Огаст кричит ей, чтобы она не делала этого, но она отрывает взгляд от рельсов и смотрит на вагон перед ней, крошечную платформу, Джейн, стоящую там с протянутой рукой, ветер, развевающий волосы вокруг ее лица.
Огаст внезапно осознает, что она впервые видит Джейн не в вагоне.
Это и заставляет ее сделать шаг. Потому что Огаст не
– О черт, – бормочет Огаст и берется за руку Джейн.
Она преодолевает зазор между вагонами за одно дыхание, один крик, застрявший у нее в горле, и вот ее ноги стоят на металле.
Она сделала это. Она перешагнула.
Огаст валится на грудь Джейн, и Джейн обхватывает ее за талию, как она сделала в тот день, когда выключился свет, в тот день, когда Огаст подумала, что у нее нет никаких шансов. Джейн смеется, и от истерического взрыва адреналина Огаст смеется тоже, пока ее плащ развевается вокруг них.
Это они. Две пары ног на куске металла. Две девушки посреди урагана, сносящего эту ветку. Она смотрит вверх на Джейн, а Джейн смотрит вниз на нее, и Огаст чувствует ее везде, даже в местах, которых она не касается, близко прижатая, пока мир ревет.
– Видишь? – говорит она. Но при этом она смотрит на губы Огаст. – Ты сделала это.
И Огаст кажется, пока она смотрит на нее, вздергивая подбородок, что здесь, в пространстве между вагонами метро, прямо на краю существования Джейн, именно то место, где Джейн наконец-то по-настоящему ее поцелует. Никакого притворства. Никаких воспоминаний. Просто потому, что она этого хочет. Ее пальцы сжимаются на талии Огаст, впиваясь в ткань ее плаща, и…
– Пошли, – говорит Джейн, распахивая дверь, и они вваливаются в следующий вагон.
Джейн тянет ее, почти перейдя на бег, мимо безразличных пассажиров, уворачиваясь от поручней и стоящих людей, пока они не доходят до следующей двери. Они перепрыгивают из одного вагона в следующий, из одной двери в другую, пока это не перестает быть таким пугающим, пока Огаст не начинает почти без колебаний брать ее за руку.
– Так, – говорит Джейн, когда они добираются до их седьмого перехода. – Ты первая.
Огаст поворачивается с распахнутыми глазами. Она на это не подписывалась.
– Что?
– Ты доверилась мне, так? – Огаст кивает. – А теперь доверься себе.
Огаст поворачивается к следующему вагону. Ее мозг выбирает этот момент, чтобы напомнить ей, что в 2016 году от несчастных случаев в метро погибло сорок восемь человек. Она не считает, что сможет сделать это без Джейн, стоящей там, чтобы ее поймать, если она оступится, и она совсем не заинтересована в том, чтобы войти в историю как причина задержки «Кью», пока кто-то вызывает медэксперта.
Но она доверилась
Она делает шаг.
– Да, черт возьми! – кричит Джейн сзади, когда она делает это. Джейн не дожидается руки Огаст и перепрыгивает на платформу. – Умница!
Джейн открывает дверь и, оказавшись на другой стороне, Огаст падает на ближайшее сиденье.
– Офигеть, – говорит Огаст, тяжело дыша. – Офигеть, поверить не могу, что я это сделала.
Джейн прислоняется к поручню, чтобы перевести дыхание.
– Ты это сделала. И
Огаст делает вдох, выдох. Она смотрит на Джейн, которая в сорока пяти годах от того, где она должна быть, и да, наверно, в какой-то степени вселенная правда ей помогает.