Еще одна станция

Джейн была бы в восторге от этого, – думает Огаст.

Работники бара явно не держат обиды на Майлу, потому что один из них чуть не перепрыгивает через бар, когда видит ее. За секунды на барной стойке появляются четыре стакана подозрительного пойла цвета мочи.

– «Маргарита» с яблочным сидром, – весело говорит бармен. Они поворачиваются и предъявляют четыре рюмки, словно ликерные волшебники. – И партия наших всемирно известных шотов «Вот черт» за счет заведения для моих любимых деток.

– Спасибо, Лаз, – воркует Майла. – Это наша новая малышка. Огаст. Мы удочерили ее в январе.

– Добро пожаловать в семью, – говорит ей Лаз, напиток и шот оказываются в ее руках, и ее уводят к столу, который только что освободило стадо угрюмых готов в небрежных хэллоуинских головных уборах.

– За Нико, – говорит Майла, поднимая рюмку. – Рожденного Четвертого июля, потому что он американская мечта: прекрасно выглядит в джинсах и встречается с горячей девушкой.

– За семью, – говорит Нико.

– За алкоголь, – добавляет Уэс.

– За кофты с Хануки, – заканчивает Огаст, и они все закидываются алкоголем.

Шот ужасен, но напиток, как оказывается, вполовину не так плох, да и компания просто прекрасная. Нико в своей форме, с вытянутыми конечностями и наклоненной головой, источает медово-мягкое сине-воротничковое мальчишество. Расплавленный лунный свет. Он выглядит так, словно мог бы завести своим сердцем реактивный двигатель.

Майла рядом с ним светится, сверкая пирсингом в носу. Нико обычно чисто выбрит, но сегодня у него на подбородке щетина, и Майла скребет по ней ногтями с озорным видом. Огаст делает в уме заметку найти перед сном свои наушники.

– Они, – говорит ей Уэс тихим голосом, – наверно, поженятся.

– Они, по сути, уже женаты.

– Да, только они живут с нами, – говорит он.

Огаст глядит на него. Уэс сидит, скрестив ноги, в своих обычных обтягивающих джинсах и мешковатой футболке, с ангельским нимбом, который Майла нацепила ему на голову при выходе из дома. Он похож на взбешенного херувима.

– Они не съедут от нас, если поженятся, Уэс, – говорит Огаст ему.

– Может быть, – говорит он. – А может, и нет.

– Почему у тебя такое лицо? – кричит Майла через стол.

– Уэс думает, что мы поженимся и съедем и он больше никогда нас не увидит, – говорит Нико. Уэс хмурится. Огаст не может сдержать смех.

– Уэс. Уэс, боже мой, – говорит Майла, тоже смеясь. – Ну да, мы наверняка однажды поженимся. Но мы никогда тебя не бросим. Как будто мы сможем себе это позволить. Как будто мы захотим. Возможно, однажды мы все разъедемся и поселимся в своем жилье с другими людьми, но все равно. Мы будем по-странному созависимыми соседями. Мы создадим поселение. Нико рожден быть лидером культа.

– Ты сейчас так говоришь, – отвечает Уэс.

– Да, и я буду говорить так потом, панковская ты сволочь, – говорит Майла.

– Я просто хочу сказать, – говорит Уэс. – Я видел штук десять объявлений о помолвке в «Инстаграме» за этот месяц, ясно? Я знаю, как это происходит! Мы все вырастаем из страховки родителей, и внезапно твоим друзьям перестает хватать времени на встречи, потому что у них есть человек, и теперь он их лучший друг, и у них есть ребенок, и они переезжают на окраину, и ты больше никогда их не увидишь, потому что ты одинокая старая дева…

– Уэс! Во-первых, у нас уже есть двое детей. – Она выразительно показывает на него и Огаст.

– Грубо, но справедливо, – говорит Огаст.

– Во-вторых, мы никогда не переедем на окраину. Ну, может… в Квинс. Но никогда на окраину.

– Я сомневаюсь, что меня пустят обратно в Лонг-Айлэнд после того, как я уронил банку с пауками на железную дорогу, – говорит Нико.

– Зачем ты… – начинает Огаст.

– В-третьих, – продолжает Майла, – нет ничего плохого в том, чтобы быть одному. Множество людей счастливы в одиночестве. Множество людей должны быть одни. Но я не думаю, что ты будешь один.

– Ты не можешь этого знать.

– Вообще-то, вопреки всем твоим усилиям по одиночной постановке «Бочонка амонтильядо»[35], в которой ты и Монтрезор, и Фортунато, я уверена, что ты найдешь любовь. Очень хорошую любовь.

– Что делает тебя в этом уверенной?

– Две главные причины. Первая – потому что ты гребаный подарок.

Он закатывает глаза.

– А вторая?

– Он идет за твоей спиной.

Уэс поворачивается и видит Исайю в макияже и с ярким шарфом цвета фуксии, обмотанным вокруг головы, смеющегося вместе с парой в одинаковых пуританских костюмах. Он оглядывается, и Огаст знает, что в ту же секунду он встречается взглядом с Уэсом, потому что в эту секунду Уэс начинает пытаться заползти под стол.

– Ну уж нет, бро, – говорит Майла, пиная ногой. – Встань и встреться со своей любовью.

– Я не понимаю, почему ты так себя ведешь, если он буквально живет через коридор от нас, – говорит Огаст. – Ты все время его видишь.

– Говорит Огаст, находящаяся в шестимесячной лесбийской панике.

– В какой момент это превратилось в нападку на меня? Это Уэс под столом!

– Ой, – беззаботно говорит Нико, – он паникует, потому что они переспали после пасхальной вечеринки.

Из-под стола высовывается макушка Уэса вместе с обвиняюще поднятым пальцем.