Еще одна темная половина

Мы сваливаем. Я прихватываю какое-то покрывало почище, чтобы завернуться в него, пока мы ищем местечко, где продолжить, но теряю по дороге. Местечка мы не находим, падая где-то в углу в глубокое кресло и просто целуясь, без всяких искр, стонов и разврата. Просто обычные вампирские поцелуи: огонь-лед, зубы-кровь, укусы-языки. Просто поцелуи, как в седьмом классе. Просто невинные ласки как в девятом. Никто не трогает друг друга там, где нельзя. Мы просто хотим целоваться.

Сколько проходит времени — бог весть. Но перед нами появляется Демон, уже обернутый на манер римской тоги нашим же покрывалом и нагло заявляет:

— Без вас все равно скучно. Пусть они там друг с другом.

И он даже не пытается втиснуться к нам, просто садится в ногах и откидывает голову на мои колени. Мы снова втроем.

Иногда мне жаль, что он не часть нас с Люцием.

— Демон… — задумчиво спрашиваю я, глядя при этом все равно на Люция. Мне нравятся его острые скулы, ничего не могу с собой поделать. — А что, если твоя половинка не московская сумасшедшая, а, например, американская девственница-веганка?

— Ну, значит полетели в Америку… — пожимает он плечами.

— Ты будешь проверять все мои идеи?

— Почему нет? Способ не хуже других.

3.5 Автостоп по-вампирски — 1

Кровь нисколько не похожа на помидорную мякоть, больше на растаявшую замороженную вишню. Если у вас на кухне накапано вишневым, вы не подумаете, что кто-то забрался через распахнутый на террасе балкон, прошел неслышными шагами по коридору и встретил на кухне вашего мужа. Тот ничего не успел, только неудачно повернулся в последний момент, и зубы порвали артерию чуть сильнее ожидаемого. Вот кровь и расплескалась на кафель цвета слоновой кости. Немного.

Труп мужа уже куда-то унесли — может быть, в спальню? Не заглядывайте в спальню. Покачайте головой, протрите тряпкой вишневый сок и задумайтесь — куда же делась протекшая вишня?

На помидорную мякоть похожи немного внутренности кого-то разорванного на куски, особенно если его разорвали прямо на овощном рынке. Расколотые арбузы разлетаются на ошметки прямо как головы мотоциклистов без шлемов. Для такого адского месива слишком много красного, сначала долго думаешь — почему так много помидоров, а потом уже начинаешь замечать — нет, не замечать, а мозг позволяет осознать, что именнно ты видишь. Что повсюду валяются ошметки человеческих тел, рук и ног, оторванных голов с выпученными глазами, как будто бутафор издевался над реквизитом и делал его намеренно дурацким.

— Ты слишком красива для этого, — заметил Марий.

Златица пыталась выбрать себе солнечные очки, но те, что ей нравились — с розовым оттенком — разбились, когда продавец опрокинул стенд.

— Не подлизывайся, — откликнулась она. — Тебя послушать, я должна ходить голой.

— Почему бы нет? Пусть люди хотя бы перед смертью увидят настоящую красоту.

— Мар! Ты заставляешь меня смущаться!

Златица наконец остановила свой выбор на узких золотистых очках, надела их и прошла глубже в лавку, брезгливо перешагнув через труп владельца.

— Даже представить не могу, что могло бы тебя смутить по-настоящему… Покажешь?

Если Марий ожидал от нее эротических откровений, он плохо знал свою подругу.

— Меня смутят твои шорты, — Златица выглянула из-за стойки с одеждой и смерила его взглядом поверх новых очков. — Чтобы найти такой безвкусный оттенок, тебе наверняка понадобился весь твой вампирский опыт. Надень белое, не позорься.

— Злат, на белом кровь видно.

— Мне нравится кровь на белом…

— За это я тебя и люблю.

Златица выбралась из темной глубины в облегающем ультра-коротком платье сплошь из блестящих пайеток, сверкающих на солнце и трепещущих от самого легкого дуновения воздуха. Она повертелась перед Марием:

— Ну как тебе? К очкам подходит?

— Ты похожа на ходячее сокровище.

— Что делают с сокровищами?

Марий притянул ее к себе и поцеловал… сначала он хотел, чтобы это было поцелуем «я тебя люблю и ценю», но оторваться от ее пухлых розовых губ и мягкой кожи было невозможно. Ладони сначала ощупали круглую задницу, потом добрались до тонкой талии и только на секунду задержались на груди.

— Мне кажется, тебе надо еще подкрепиться, — озабоченно сказал он. — Твоя грудь была больше. Хватит вертеться перед зеркалом, еда важнее!

— Тогда и ты подкрепись, — прошипела Златица, хватая его между ног. — Мне, может, тоже не хватает сочности!

— Ах ты сука! — Марий впился костистыми пальцами в ее спину, подтаскивая Златицу поближе к себе, чтобы прикусить тонкую кожу на шее.

— Твоя любимая сука! — педантично уточнила она, откидывая голову.

— Кто же еще?

Когда столетия сохнешь от жажды, сложно остановиться. Сложно перестать убивать, сложно не допивать кровь, когда перестает биться сердце, сложно не целовать ту, что дороже и жизни, и смерти, сложно остановиться на самом сияющем платье, сложно сосредоточиться на деле, когда вокруг — настоящая жизнь.

Но Златица и Марий все еще помнят, что впереди их ждет кое-что послаще даже настоящей жизни. Кое-что, ради чего стоило терпеть несколько столетий.