Еще пара слов о Золушке (СИ)

— Туберкулезом? — Мерингейл и фон Гросепп переглянулись, а юный гвардейский офицер Кроллет, единственный в отряде, кто знал о присутствии в нем принца, бросил быстрый взгляд на своего господина.

— Да, у бывшего мужа мадам, мир его праху, был домик где-то в лесу, вот туда-то со слов кучера они и отправились. Мадам, ее дочери и прислуга, — словоохотливо зачастил зеленщик. — Он был, знаете, любителем уединения, и часто катался туда, когда еще была жива его первая супруга. Помнится…

— Скажите, любезный, — перебил торговца фон Гросепп. — А где мы можем найти этот домик? Нам необходимо видеть леди и ее дочерей.

Зеленщик прищурился, подозрительно глядя на собеседников:

— Я человек маленький, и мало чего знаю, — осторожно начал он, — но не вы ли те, кто ищет пропавшую невесту Его Высочества? Ту, которая бежала в полночь верхом, едва услышала бой часов?

— Слухи быстро расходятся, — холодно и отрешенно отметил герцог. Всезнание горожанина ему было неприятно.

— О, ну да, ну конечно, — обрадовался тот. — Я так и знал! Так и знал! — герцог поморщился, однако торговец будто бы и не заметил этого. — В городе только про нее и толкуют, спросите любую торговку. Мальчишка, который помогает почтальону, предположил даже, что это могла быть наша чернавка, ну, прислуга, девушка, которая… — фон Гросепп нетерпеливо взмахнул рукой.

— К делу, любезнейший! Домыслы вашего мальчишки не имеют никакой ценности для нас.

Торговец удивленно захлопал глазами, словно потерял мысль.

— Так это… На восток, через переправу, и потом… — он нахмурился, а затем, бросая фразу, перескочил на следующую. — Впрочем, если вы ищете пропавшую невесту, вам совсем не нужно ехать к мадам Треймейн. У нее две дочери, незамужние девицы лет восемнадцати или чуть больше, но, поверьте мне, ни одна из них не может быть той, которую вы ищете. Первая глупа, как пробка, а вторая неуклюжа, словно молочный медвежонок. Мне не пристало говорить об этом, однако я помню, как в прошлом году, летом, когда… — он продолжал говорить, сверкая черными глазенками и размахивая руками, однако один из гвардейцев с величайшей деликатностью выдвинулся немного вперед, наклоняюсь к уху Мерингейла.

— Ваша светлость, эти девицы с матерью были на балу. Я отлично помню их, они были представлены двору маркизом де Виллем, и после весь вечер танцевали.

— Их мать так и ела глазами Его Высочество, — Кроллет тоже приблизился к герцогу. — Я танцевал с одной из этих девиц, Анастасией, и, клянусь, если бы это была та загадочная красавица, я бы сделал все возможное, чтобы избавить принца от нее.

— Аааа, — протянул Мерингейл. — Теперь и я припоминаю эту троицу… — и, обращаясь к зеленщику, величественным жестом прервал речь того. — Благодарю вас, любезнейший. Вы очень нам помогли.

Лошади взяли с места, поднимая клубы пыли, а торговец так и застыл в подобострастном поклоне, провожая глазами отряд с вензелем королевской семьи на мундирах.

Пустой дом остался стоять, словно оставленный панцирь какого-то диковинного морского зверя, и вскоре городок утих, забывая и о леди Элеонор Тремейн, и о ее дочерях, и о худенькой девушке-служанке с большими грустными глазами. Стук копыт стих, словно его и не было, пыль осела, а сплетник-зеленщик уже смотрел в другие окна, и слухи тоже растворились в рассветной дымке.

Но что же Элла?

Охотничий домик ее покойного отца, где они поселились, находился вдали от больших городов и оживленных дорог. Он стоял на самой границе леса, там, где заканчивалась узкая дорога, по которой раз в неделю подъезжала телега с сеном и едой, и от этого домика рукой подать было до границы королевства. Иногда по утрам до чуткого слуха Золушки доносились отдаленные звуки трубы. Она замирала, словно изваяние, и в такие моменты ее сердце начинало биться сильно-сильно, словно птичка, и ей казалось, что эти трубы зовут ее…

Она стала еще тише, чем раньше. Часть слуг не пожелала ехать за тридевять земель, и поэтому, хоть хозяйство семьи и стало куда меньше, чем раньше, работы только прибавилось. С утра до самой ночи девушка стирала, штопала, убирала за скотиной, готовила, и снова убирала, штопала, стирала и готовила… Она совсем перестала петь. Доброта мачехи оказалась недолгой. Сначала изредка, а потом все чаще и чаще, она попрекала Эллу тем, что из-за нее им всем пришлось переехать в такую дыру, а следом за хозяйкой дома тычки девушке стали раздавать и ее сводные сестры, и даже прислуга. О, моя бедная девочка, она и сама едва ли не верила в это…

— Лучше бы я умерла прямо там, когда карета стала тыквой, — шептала Золушка в особо тяжелые минуты портрету отца, который висел в крохотной гостиной на первом этаже домика. — Я бы умерла счастливой, и никогда бы не узнала ни боли от предательства, ни ран от разбитого сердца, и никто бы не страдал из-за меня, как страдает сейчас… Ох, отец, я так…

— Эй, Золушка! — визгливый крик со второго этажа Анастасии, Дризеллы или даже самой мачехи заставлял Эллу утереть слезы, вскакивая на ноги и спеша наверх.