Еще шла война

— Траурный. Говорят, шахту эту и восстанавливать не будут. Сколько наших людей покидал туда немец… Страх один!

Арина Федоровна здоровалась со всеми, кого узнавала, заводили разговор, и на душе у нее было легко и покойно. Но ей все время казалось, будто кого-то еще здесь не хватает, кого-то ей обязательно надо увидеть. В дальнем углу фойе, у буфета, толпились мужчины, а продавщица, совсем еще молоденькая, металась за прилавком, звеня посудой.

— Что там дают? — спросила Арина Федоровна у Быловой.

— Бутылочное пиво.

— Гляди еще понапиваются.

— По одной бутылке отпускают, небось не охмелеют.

Мимо проходили Клава Лебедь и Костров. Арина Федоровна подозвала их и пытливо, словно с трудом узнавала парня, посмотрела на него.

— Это тот самый, про которого говорят, что гонорист больно?

Костров не нашелся что ответить, виновато потупился. Варя и Клава переглянулись и тоже опустили глаза, будто смутились за парня. Арина Федоровна продолжала, не меняя голоса: — На людях ты, оказывается, вон какой соромливый, а в шахте всякими неподобными словами солдаток наших обзываешь. — И уже строго: — Чего набычился, может, напраслину на тебя возводят?

Клава поспешила вступиться за парня:

— То раньше было, мать. А теперь он совсем не такой.

Арина Федоровна примирительно ласково улыбнулась.

— Выходит, перевоспитала. Ну молодчина, если так.

Костров, застенчиво улыбаясь, поднял свои большие, отсвечивающие морской синевой глаза, хотел что-то сказать, Королева остановила его:

— Ладно, не люблю, когда оправдываются, — свела его и Клавину руки, — идите, а то пива не хватит. — И слегка подтолкнула обоих.

Когда они скрылись, Арина Федоровна спросила у Вари:

— А ты чего же одна?

— Как это — одна? — удивилась Варя. Но, поняв намек, попыталась отшутиться: — Народу вон сколько — не разминешься.

Арина Федоровна не приняла ее шутку и серьезно спросила:

— Гаврик пишет?

Варя поразилась: откуда знает, что у них было с Гавриком?

Ей казалось, что если кто и догадывался об их дружбе, то давно уже забыл и думать об этом. Оказывается, помнят.

— Писал, а как началась война, ни одной весточки не прислал, — ответила она.

— А писать-то ему куда было?.. — печально проговорила Арина Федоровна, взяла ее руку, слегка сжала и досказала уже настойчиво: — Ты верь, что живой. Не каждому суждено сложить голову.

Варя с доброй улыбкой взглянула на нее и тут же почувствовала, как глаза наполнились слезами. Неужели правду сказала? Не удержалась, обняла мать, припала лицом к ее груди. Кто-то сбоку тихо спросил:

— Что с ней?

— Видать, о муже узнала.

— Война вроде бы кончается, а похоронные все идут и идут…

Варя поспешно вытерла платочком слезы, взяла Арину Федоровну под руку, и они подошли к лотку, где по талонам отпускали делегатам всякую мелочь: женщинам — косынки, чулки, лифчики, пудру; мужчинам — папиросы, носки, расчески. Вдруг чей-то мужской голос крикнул:

— Бабоньки, у кого мужик имеется?

Все, кто сгрудился у прилавка, изумленно посмотрели в сторону шахтера в полувоенной одежде.

— Да неужто ни в одной мужика нету?!

— Чего спрашиваешь, — сердито отозвалась молодая женщина с темными от угольной пыли ресницами, — будто не знаешь, где они, наши мужики: на войне да в сырой земле.

Шахтер смущенно заулыбался:

— Вы не обижайтесь. Я просто спросил. Ежели есть которые с мужьями, мог бы талончиком обменяться. Сам я некурящий, папиросы мне ни к чему, а бабе моей, вот этот, как его черта, — показал он на лифчик.

— Хорош муженек, нечего сказать… Лифчика название забыл. — Весело пересмеиваясь, загалдели вокруг.

— Не забыл я, только теперь у него какое-то чудное название — бюст… бис, — старался он вспомнить, досадливо махнул рукой и поднял над головой талон, — так с кем поменяться?

Охотников не нашлось. Шахтер протянул талон продавщице.

— Давай, что дашь.

И принялся запихивать в карманы папиросы, туалетное мыло, носовые платки, расческу — все, что продавщица совала ему в руки.

Варя взяла цветную косынку, чулки, гребешок и задумалась: что бы еще взять?

— Зеркальце возьми, — подсказала ей Арина Федоровна.

— А у меня еще то целое, что в нашем магазине купила. — Варя вдруг вспомнила о Гаврике и потребовала пудру и губную помаду. Зеркальце, похожее на блокнотик, Арина Федоровна в свое время подарила Татьяне. Вспомнив об этом, она сразу догадалась, кого ей здесь не хватает, кого все время хотела видеть. Отобрала пудреницу и флакончик духов «Сирень». Хотела было взять гребешок, но вспомнила, что он у Татьяны есть, и добавила к покупкам пару дамских платочков с розовой каемкой.

Пока мать заворачивала покупку в газету и укладывала в авоську, Варя думала: «Для кого она все это накупила? Неужели подарок Татьяне Григорьевне?..»

Но не спросила, и Арина Федоровна ничего ей не сказала.

Прозвучал звонок, и они пошли в зал.

Вначале было решено проводить слет два дня, но с мест запротестовали: мыслимо ли в такое время, когда каждый час, как никогда, дорог, столько заседать? И проголосовали закончить слет в тот же день.