Еще шла война

— Приезжай, и, если можешь, побыстрей, — и, недоговорив, повесил трубку. По голосу Королев догадался, что-то важное хочет сообщить.

По-летнему пригревало солнце. Встречные машины густо пылили, и полуторка, на которой ехал Королев, то ныряла в душные потемки пыли, то снова мчалась по слепящему солнечному приволью.

Когда подъехали к городу, шофер спросил:

— Что слышно о нашем предшахткома, товарищ парторг?

Шофер был тот самый парень, который когда-то в зимнюю полночь возил Королева в ГорМВД. Королев ответил не сразу. Что слышно? Его самого неотступно преследует этот вопрос, но пока что ничего определенного не мог ему ответить.

— Должен вернуться председатель, — обнадеживающе ответил он.

Шофер выжидающе взглянул на него.

— А скоро?

— Насчет этого ничего не могу сказать, дружище.

Спустя минуту шофер опять заговорил:

— Ну и гады! Я такого мнения, что за клевету надо жестоко наказывать. А у нас что получается? Оговорили телефонистку Аграфену Пушкареву, теперь облили грязью товарища Горбатюка…

Машина опять нырнула в густую горячую пыль, и шофер прервал разговор. Королеву давно было известно о слухах, которые ходили в поселке, будто никто другой как только Галактион Бурлак наклеветал на Пушкареву. И арест Горбатюка не обошелся без его стараний. Но все это — только досужие разговоры, смутные догадки. Ни у кого никаких существенных доказательств на этот счет не было. Не было их и у Королева.

С Пушкаревой наконец-то все выяснилось. Никита ее жив-здоров, прислал жене извинительное письмо, продолжает воевать. А вот с Горбатюком пока еще ничего не ясно. Но не может такого быть, чтобы  т а м  не разобрались. Рано или поздно справедливость будет восстановлена.

В приемной секретаря горкома было немного народа, меньше, чем обычно, когда идет бюро. Королев решил подождать своей очереди, отыскал глазами свободный стул и уже собрался сесть, как из комнаты вышел секретарь Туманова Сергеев. Увидев его, сказал с укором:

— Опаздываете, товарищ гвардии политрук. Петр Степанович вас ждет.

Присутствующие недовольно, с недоумением посмотрели на него:

— Кто такой, почему без очереди?

Королев смутился.

— Секретарь горкома не назначал мне точный час, — попытался он оправдаться.

— Ваш вопрос не терпит отлагательства, заходите.

В кабинете кроме Туманова спиной к двери сидел какой-то человек в новенькой солдатской гимнастерке с остриженной седеющей головой. Секретарь встретил Королева радушно:

— Заходи, парторг. Присаживайся. Давно ждем тебя.

Человек в солдатской гимнастерке медленно повернулся к нему лицом. На гимнастерке, чуть повыше накладного кармана, ало блеснул орден Красной Звезды. «Андрей Константинович», — чуть было не крикнул он. Но Горбатюк опередил его.

— Ты на чем приехал, Серега? — спросил он, как бы между прочим и так, словно они всего час тому назад виделись.

— На полуторке, — машинально ответил Королев, все еще не веря своим глазам.

— Порядок! А то нога у меня что-то барахлит, самому не добраться.

Тяжело поднялся, обрадованно, во все лицо улыбнулся. Королев кинулся к нему. Они крепко обнялись и, взволнованные, долго не выпускали друг друга.

В дороге, стоя в кузове и держась за кабину, Горбатюк скупо и, казалось бы, без особенной охоты рассказывал, как ему вернули документы и велели сразу же явиться в военкомат. Там полковник вручил орден, присланный из воинской части, тепло поздравил и сам прикрепил награду к гимнастерке.

— Вот убей, не припомню, Серега, чтобы я когда-нибудь в жизни пустил слезу, а тут не удержался, раскис, как баба, — смущенно говорил он, явно осуждая себя за такую неслыханную слабость.

Затем выспросил об Арине Федоровне. О кузнеце Остапе Недбайло: «Не выдюжает, говоришь? Жаль, хороший человек и кузнец добрый». Поинтересовался инженером Кругловой. «Толковый специалист. Шугаю повнимательней бы к ней прислушиваться да учиться у нее, а он артачится». И, помолчав, вдруг сказал:

— А чего бы тебе не жениться на Татьяне Григорьевне, Серега? Женщина-то какая — клад! — и, скосив глаза, испытывающе взглянул на него: — Или другую на примете имеешь?

— Никого у меня нет, — глухо отозвался Королев.

— Так в чем же дело?

— Сам у нее об этом спроси.

— И спрошу! — решительно сказал Горбатюк. — Тянете волынку, а люди давно решили, что никуда вам не деться друг от дружки.

Заметив, что собеседник не желает продолжать разговор на эту тему, Горбатюк спросил о своей квартире, не занял ли кто случаем.

— Марфа Кузьминична поселилась в ней.

— Вот как, — удивился и в то же время обрадовался он, — а как же ее собственный дом?

— Детским яслям пожертвовала.

— Скажи, какая умница! — лицо Горбатюка светилось улыбкой. — Я тебе говорил, Серега, что Марфуша отойдет и какая славная хозяюшка будет. — И, нагнувшись к окну кабины, крикнул шоферу:

— Паняй, братец, прямо к моим хоромам! — И опять к Королеву: — Вот так надо, парторг, без канители, по-простому, по-человечески. Будем коротать жизнь вместе. Оно и Марфе легче и мне спокойней.