Еще шла война

— Знаю. Но женщин постепенно освобождайте от тяжелого труда. Сейчас ведь все больше возвращается из армии шахтеров. — И вдруг спохватился: — А где же главный? Что-то я на шахте ее не встречал.

При упоминании о главном инженере Шугай сразу сник, потускнел. Он знал, что секретарю горкома было известно о его стычке с Кругловой. Именно он, Туманов, предупредил приказ Чернобая об ее увольнении. И Шугай промолчал.

— Круглова в тресте, на лесном складе, — ответил за него Королев.

— А разве обязанность главного инженера ездить по складам?

— За ней не угонишься, Петр Степанович, — не утерпел Шугай. — Узнает, что прибыло на базу, — ни свет ни заря она уже там. Не баба, а какой-то неугомон.

Туманов довольно улыбнулся.

— Молодчина!

Прошелся по комнате, о чем-то думая, затем все с той же улыбкой сказал:

— Учти, Николай Архипович: введете в строй вторую лаву, тебе за это никто никаких заслуг не запишет. Все ей — главному.

Шугай неестественно рассмеялся:

— А я в них, в этих заслугах, и не нуждаюсь, Петр Степанович. Было б дело сделано.

Королев чувствовал, что все, о чем говорил и расспрашивал секретарь, интересует его, так сказать, в порядке вещей, о главном же еще не спросил.

Узнав от секретаря, что шахтеры Кузнецкого бассейна выслали горнякам Донбасса в порядке братской помощи отбойные молотки, электромоторы, насосы, теплую одежду и другое, Шугай иронически улыбнулся:

— Только попробуй что-нибудь из всего этого получить…

— Все будет распределено под строгим контролем специальной комиссии горкома, — пояснил Туманов.

Шугай безнадежно махнул рукой.

— Что, уже в горком потерял веру, Николай Архипович?

Шугай не ожидал такого вопроса, смутился. Но не умолчал:

— Аж ничуть не потерял, верую, Петр Степанович. Но так получается, что больше Чернобай всеми делами вертит. Захочет — даст, не захочет — не даст. А попробуешь наперекор что сказать, наплачешься потом… — выразительно снизу вверх мотнул он головой.

Туманов поближе подошел к нему.

— Скажи, положа руку на сердце, Николай Архипович, ты уважаешь управляющего или просто боишься его?

Шугай не растерялся, ответил, лукаво посмеиваясь:

— Как вам сказать, Петр Степанович, и уважаю, и, признаться, малость побаиваюсь.

— А все же чего больше: уважения или страха?

— Не скажу, не примерял.

Внимательно следя за Тумановым, Королев думал: «Кажется, начинается главное, зачем он вызывал Шугая». И насторожился.

Секретарь опять стал ходить. Вынул из кармана трубку, но в рот не взял, просто держал в руке.

— А сам ты, Николай Архипович, не задумывался над тем, как к тебе относятся люди: уважают или боятся? — спросил он.

Шугай передернул плечами.

— А при чем тут я, Петр Степанович? — обида и удивление прозвучали в его голосе.

— Собственно, если разобраться, ты тут, товарищ Шугай, меньше всего виноват: на тебя шумит Чернобай, и ты, в свою очередь, шумишь на своих подчиненных. Так ведь? — посмеиваясь, спросил секретарь.

— Ну, ясное дело! — как вздох облегчения вырвалось у начальника шахты, — теперь время такое…

— Война? — подсказал секретарь.

— Война, — сказал Шугай. — А в такое лихолетье не до нежностей.

— За счет войны все списываешь, — уже жестко посмотрел на него Туманов, — жаль, что не был ты на фронте, товарищ Шугай, а то б увидел, как он сроднил людей, сделал их по-братски добрыми и чуткими друг к другу. — Он на секунду перевел взгляд на Королева, словно заручаясь его поддержкой. И опять спросил: — Говорят, что ты, Николай Архипович, даже женщин материшь.

Шугай с удивлением посмотрел на него.

— Петр Степанович, вы это серьезно или шутите?!

Туманов промолчал, не понимая, чему он вдруг удивился.

— Да наши горнячки сами гнут по матушке, — как бы в свое оправдание добавил Шугай.

Секретарь насмешливо улыбнулся.

— А тебя они, случаем, по матушке не ругают?

— Чтоб в глаза — не приходилось слышать, а за глаза — надо полагать, не без этого, — откровенно признался он.

— Зря, что только за глаза, — сказал секретарь, — надо бы, как это делаешь ты, в глаза. Хотелось видеть, какой бы у тебя при этом был вид.

Шугай смущенно молчал.

— Сейчас некоторые считают, — продолжал Туманов, — что без угроз, без грубого нажима дело с места не сдвинешь. Они решили, что люди лучше работают за страх, а не за совесть. Думаю, товарищ Шугай, что ты работаешь за совесть и не меньше за страх, — продолжал секретарь. — Скажи, что тобой руководило, когда ты скрыл от государства тот уголь, который был выдан из заброшенной выработки: совесть или страх?

Шугай подозрительно посмотрел в сторону Королева: ты небось донес? Но смолчал.

— Думаю, что страх за свой престиж, — ответил за него Туманов. — А приписки тоже делал не из страха перед Чернобаем, а из побуждений чистой совести?

— Это было за все время один раз, — не поднимая глаз, глухо отозвался Шугай, — и то не по моей вине, статистик напутал.

Но секретарь уже говорил Королеву:

— Партбюро надо было сразу созвать, привлечь к ответственности за обман государства. — Королев промолчал. — Вовремя не пресекли, а товарищ Шугай решил, что он здесь владыка и может делать все, что ему вздумается.