Еще шла война

Королев искоса поглядывал на него.

— Ты когда выступаешь, Николай Архипович?

— Успею еще. А что?

— Просто спросил.

Но Королев спросил неспроста. Он знал, что выступление начальника шахты разожжет еще больший огонь критики.

С трибуны допекал Шугая председатель шахткома Горбатюк.

— …Товарищ Шугай, можно сказать, и пропадает в шахте. А мог бы выкроить какой час и поинтересоваться, как живут люди. Трудностей у них хоть отбавляй, об этом всем известно, но есть такие, которых могло и не быть. Спросить у нашего начальника шахты, хоть раз он заглянул в женское общежитие?

— Будь помоложе, небось не прошел бы сторонкой.

В помещении стало шумно.

Выждав тишины, Горбатюк продолжал:

— В общежитии холодина, мороз цветы разрисовал на окнах. А Шугай вломился в амбицию и не отпустил средств на ремонт печей. А кругленькую сумму отвалил на шторы для своего нового кабинета.

— Ложь! — крикнул Шугай и даже заметно побледнел. — Шторы куплены для красного уголка. Ты, шахтком, лучше расскажи, как защищаешь прогульщиков и лодырей.

— Все расскажу, — отозвался Горбатюк, не сбавляя горячности.

Шугай опять склонился над блокнотом. Затем, овладев собой, уселся поудобнее и, глядя на всех сразу невидящими глазами, старался сохранить достоинство. Но по тому, как он нервно перебирал пальцами, видно было — не малых сил стоило ему это спокойствие. Делая вид, что слушает председателя шахткома, Шугай думал о своем: шторы он, действительно, разрешил своему помощнику приобрести для вновь отремонтированного кабинета, но когда о них вспомнил Горбатюк, сразу же сообразил, что сделал это несвоевременно, и тут же решил пожертвовать их красному уголку.

Горбатюк уступил место другому оратору.

Дождавшись своей очереди, вышел к трибуне Шугай. Понимая, что его возражения против того, о чем говорили ораторы, только бы вызвало лишнее недовольство и неприязнь к нему, он стал заверять коммунистов, что ликвидирует неполадки, примет необходимые меры, добьется перелома. В пылу выступления он и сам верил в то, что говорил.

— Опять обещаночки!

— Слыхали уже!

— Скажи лучше, когда покончим со штурмовщиной? — зашумели отовсюду.

Шугай начал было записывать вопросы, чтобы потом ответить на все сразу, но с места потребовали:

— Отвечай, чего писаниной заниматься.

И он едва успевал отвечать, с каждой секундой все больше чувствуя, как рвется его невидимая связь с аудиторией. Закончив выступление, он сошел с трибуны распаренный и, расстегнув воротник форменки, стал вытирать лицо и шею платком. Кто-то съязвил:

— Не учел наш начальник: вместо платочка надо было веничек банный прихватить, — и по рядам пробежал сдержанный смешок. Шугай тоскливо поморщился, спрятал платок и с принужденной сосредоточенностью стал слушать очередного оратора. Выступала Королева. Манера, с какой она обращалась к собранию, была подкупающе проста и состояла из вопросов, которые старая горнячка задавала и на которые сама же отвечала:

— …Наши люди рады, что избавились от фашистского ига, для них пришел великий душевный праздник. Трудятся не жалея ни сил, ни здоровья. А некоторые руководители, к стыду сказать, иной раз относятся к ним не по-людски. Ведь до чего дошло: как-то прихожу к товарищу Шугаю, чтоб подсобил солдатке Валентине Марусовой землянку отремонтировать. А он мне: так она, говорит, уголь не добывает, за что же ей ремонт? А того и не учел, что муж ее фашиста добивает и что у Марусовой ступню под час бомбежки повредило и для работы в шахте женщина непригодна.

По нарядной прошел негодующий шумок и тут же стих.

— Или еще такое…

И она приводила все новые и новые факты. И если Шугай не знал, куда девать глаза от ее укоров, то всем коммунистам было обидно и горько. Многого из того, о чем говорила старая большевичка, они не знали.

После выступления Арины Федоровны поступило предложение прекратить прения. Прежде чем проголосовать, председательствующий спросил у Туманова:

— Выступать будете?

Все шло как нельзя лучше. И секретарь горкома решил не выступать.

— Не стоит, пожалуй, затягивать. Прекращайте.

После заключительного слова Королева избрали счетную комиссию. Получив бюллетень для голосования, Шугай, как в тумане, вышел из нарядной. В коридоре сказал секретарю горкома:

— Давай, Петр Степанович, покурим, пока счетчики свою бухгалтерию подведут…

— Ты же не курящий.

— Сегодня можно. Так сказать, для успокоения нервов. Ох и чихвостят меня, — натянуто улыбаясь, пожаловался он, — под такой огонь, видать, только на передовой можно попасть.

— Попадают в том случае, когда не с чем наступать и приходится обороняться. Тогда все снаряды и пули — твои, — с легкой усмешкой посмотрел на него Туманов.

Шугая критиковали не первый раз, но теперь он явно встревожился тем, что произошло. Понимал, многое в его жизни будет зависеть от того, изберут или не изберут его в состав партийного бюро. И тревожный холодок то и дело набегал, опахивал его душу.