Читаем Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ) полностью

- Но как бы дело ни обстояло - сказал затем комиссар, - независимо от того, известна ли нам на самом деле личность убившего тех пятерых и предстанет ли этот человек перед судом, - не могу не признать: эта история побуждает к размышлениям на нравственно-мировоззренческие темы.

- А разговор со мной - дал ли он вам что-то? - с нескрываемым любопытством спросил Мишель Рамбо.

- Да, безусловно, - ответил Менар. - Вы очень прочувствовали... впрочем, сами сказали, что соприкоснулись с чем-то отчасти подобным... прочувствовали трагичность, стоящую за либеральным "размыванием граней", за идеологизируемым отказом усматривать в ком-либо носителей абсолютного зла... за тем знаком равенства по ценности, который мы, в соответствии с этим, ставим между безопасностью невинных и ограждением любого, сколь бы хищен и беспощаден ни был он сам, от кары, которая выходила бы за рамки законных предписаний и процессов. И вы подводите к тому, что в некоторых ситуациях человек обречён на выбор, к кому быть беспощадно жестоким, - задумчиво сказал комиссар. - И может "не потерять себя" только решившись самостоятельно, лично провести рубеж, за которым больше нет "права на ненасилие", а есть - взамен, - право на личное решение... и субъективно понимаемый долг, побуждающий "взять закон в свои руки"... Да, очень остро вы ставите эти вопросы.

- И ещё, - заговорила Натали, - меня очень впечатлил этот ваш образ того, кто, не согласившись быть "пешкой на размен", возвёл себя - посмел возвести, - в ферзи. Я тоже думаю: это преобразует человека. Ему пути назад уже нет: из ферзей в пешки обратно не превращаются. И, получается, всю жизнь он должен будет вести себя так, как подобает "ферзю"... На его душе будет бремя... он всегда будет пребывать в сознании, что пересёк грань... и, побуждаемый этим сознанием, он будет стремиться то ли оправдать, то ли искупить своё деяние - не так ли?.. - Она внезапно, как будто считая сказанное чрезмерным и не позволяя себе продолжать, немножко смущённо осеклась.

Журналист, пока она говорила, несколько раз взволнованно сцепил и расцепил пальцы рук... потом, быстро, столь же взволнованно обмотал скрученной в косичку салфеткой указательный палец - как будто сковывая себя, не разрешая себе резких движений...

- Нет, я всё-таки думаю, вы знаете, кто это, - проговорил он затем очень тихо, отчасти сам для себя... Натали боковым зрением уловила, что комиссар остался как будто невозмутимым; самой же ей стало чуть неловко, но некое внезапное озарение позволило ей тонко уйти от необходимости отклика на фразу журналиста.

- Вас настолько занимает эта тема, - сказала она - этот вопрос о нравственной дозволенности проводить рубеж, за которым начинается абсолютное зло... вас это занимает настолько, что я думаю... скорее чувствую - в вас живёт воспоминание о некоей разбитой "фарфоровой чашечке"... И живёт, наверное, с детства, довольно раннего...

Комиссар послал ей благодарный взгляд - она замечательно перевела тематические стрелки, - а Мишель Рамбо, ощутимо вздрогнув, полез в карман за сигаретой и зажигалкой...

- Почему вам кажется, что именно чашечка и именно с детства? - спросил он всё так же тихо и "никнущим", как дерево под ветром, - вряд ли свойственным ему обычно, - голосом.

Натали отставила в сторону стакан с допитым чаем, пощипывая выуженный листик мяты.

- Чашечку, - ответила она, - вы сами упомянули в связи с тем образом "кувшина", и это прозвучало очень лично. А почему с детства? Понимаете, ребёнок, пока у него ещё не полностью установилось критическое мышление, хотя и сталкивается в своей жизни со злом, но всё-таки пытается верить, что мир в целом - добр, уютен, нестрашен. Став подростком, он окончательно осознаёт - нет, жизнь зачастую зла и опасна, - осознаёт, но... но ещё не может понять, как же с этим быть... у него ещё нет ни настоящего защитного панциря, ни взрослых эмоционально-логических инструментов для самоанализа и для мировосприятия. Это формируется позже; тогда и наступает повзросление... а подростки, восставая зачастую против традиционных авторитетов, как бы мстят миру взрослых, "обманувшему" их... Я психолог по образованию, - вдруг пояснила она, чуть улыбнувшись...

- Ну, тогда вы коллега моей жены, - почти весело сказал журналист, успевший, по всей видимости, справиться с собой. - Кстати, ещё и похожи на неё, только у моей Аннет волосы более светлые... - Он быстро щёлкнул мобильным телефоном, показал Натали фотографию - да, и в самом деле тип лица тот же... хотя у неё здесь ещё и причёска другая - пучок, а не каре... - Она у меня работает в двух местах - в школе медсестёр и в университетском филиале: преподаёт, кстати, в том числе возрастную психологию... А когда-то работала с детьми... И я от неё нечто подобное тоже слышал... Но продолжайте, очень интересно!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Разное
Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра