Эшелон сумрака

В голове остался только противный писк. Мою руку вывернуло с такой силой, что я упала и прокатилась по земле, прежде чем оставшийся стоять, но пошатнувшийся лорд провёл рукой по собственному бедру с залитой кровью штаниной, хромая подлетел ко мне и прорычал, дёрнув меня глубоко в сторону:

— Стреляй!

Пули пронзили дерево частокола, пока я пыталась освободиться из его мертвой хватки и кричала, махая руками — ни один мой удар не пришёлся по нему, теперь он держал меня подальше от себя, а оружие осталось лежать позади.

— Полагаю, разлюбить тебя после этого я не смогу, — прошипел он в моё ухо, тяжело дыша и останавливаясь, — однако твоё сопротивление выводит меня из себя. Я уж было подумал, что придётся отпускать всех живыми, — усмешка.

— Ты… — попробовала сбежать я, — отпусти меня!

Меня тряхнули за платье на груди, заставив замолчать, а после швырнули на землю у самых ног, выбив весь воздух из груди. Сил вновь не осталось, и единственное, что я смогла — это вытянуть вперед синюю от боли руку, которой я держала револьвер. Двигала я ей с трудом, она уже успела опухнуть и выглядела немного странной, будто кривой.

Но это не было самым страшным, потому что над нами бушевало чёрное кольцо пламени, не оставляющее на своем пути ничего, кроме нас двоих.

В этот момент я всей своей душой желала исчезнуть вслед за теми, кто умер или в огне, или от выстрелов солдат Эшелона Сумрака. Однако, мне было дано совсем не это: перед опущенными мною глазами, боящимися видеть проклятый огонь, застыл нетронутый циферблат часов на той самой руке. Стрелки в нем остановились и не двигались. Сейчас это было или раньше, я не знала. Я видела только время: час и пятнадцать минут.

Шестьсот шестьдесят шесть.

Счёт окончен.

Глава 20

Карета подскочила на ухабе, подкинув меня вверх. Я не сдержала всхлипа от боли в руке — она была совсем нестерпимой. Колющей, протяжной и сильной.

— Секунду, — голос над головой, — даже твой Всезнающий тебя наказал за желание навредить мне, — беззлобный хмык, — ты прострелила мне ногу! У меня уже возникают предположения, что ты мне снова лгала, когда говорила про свою любовь. По какой причине я не могу злится на тебя?!

Его руки бережно заматывали мою совсем опухшую руку в синюю ткань, приматывая её к тонкой деревянной палке.

— Вы — чудовище! — дернулась подальше от него я.

Попыталась встать, но была непреклонно усажена обратно между его ног и прижата спиной к груди.

— Сидеть! — рыкнул он, а потом сразу сменил тон на мягкий, — доделаю, и встанешь. А что касается твоих ругательств в мою сторону, то можешь продолжать. Мы оба уже поняли твою бессовестную натуру.

Слёз не осталось совсем. Как и сил: я чувствовала себя настолько уставшей, что сопротивляться ему себя заставляла.

— Осталось не более получаса до Эшелона, — как ни в чём не бывало продолжил он, — там введу тебе обезболивающее и наложу более крепкую повязку, — он хмыкнул, — что насчёт твоей совести?

Щёки стянуло вниз. Меня охватило понимание того, что происходит.

— Если бы у меня была возможность, я выстрелила бы выше, — зло, но честно произнесла для него.

Он рассмеялся! Не язвительно и без той ярости, которая должна была появиться.

— Как я уже говорил: пара лет, и ты поймешь, — он завязал узелок и кивнул.

А после отпустил рывком вскочившую меня.

— Остановите! — закричала я тому, кто сидел на козлах.

Оушен смотрел на меня с поднятой бровью и ждал, пока я выскочу из кареты, не дав ей остановиться. Туфли не позволили мне бежать по потрескавшейся пыльной дороге — ещё и руку пришлось поджимать к животу.

Но я не могла больше сидеть там: с человеком, который даже не понимал, какой ужас он совершил.

— Ничего подобного, — мужчина подкинул меня на руки, заставив зашипеть от боли и попытаться отбиться от него второй рукой, — леди Вондельштарт, будьте благоразумны, — его мои действия забавляли, — мы с вами теперь в одной лодке. Муж и жена, пусть ты и сожгла тот журнал. Отправлю письмо императору по прибытию.

— Я тебя ненавижу! — последний раз дёрнулась в его руках я, — ты… ты самый жестокий и…

Грудь сдавило так, что дышать стало сложно.

— Никогда не отрицал, — он занёс меня в карету и посадил так, чтобы сидеть напротив и смотреть на меня.

Затем сел сам и закрыл дверцу, щёлкнув внутренним замочком. Я почувствовала звенящую в голове ярость.

— Езжай! — для кучера.

Я сжала зубы. А он продолжил с улыбкой и умилением во взгляде для меня:

— Попытаешься убежать ещё раз, я сломаю тебе ещё и ножку.

В душе что-то упало и разбилось. И если бы это была это та самая проклятая богом любовь! Нет! Она сидела сейчас в самой груди и пыталась оправдать его, заползая в мою голову!

— Зачем вы убили всех? — я сощурила глаза, ощущая собравшиеся в них слёзы.

Он скрестил руки на груди.