Эшелон сумрака

— А если он был вынужден унывать? — я взметнула глаза к небу, — что если вся его жизнь была настолько уныла и тяжела, что другие — яркие мысли он старался отдавать другим?

Он задумался.

— А сейчас? — неожиданный вопрос, — сейчас автор не унывает?

Глаза переместились к проносящемуся мимо полю, а улыбка посетила лицо сама.

— Думаю, нет, — я вгляделась во мрак ночи, — сейчас он находится на распутье.

Мимолетная тишина и прозорливый вопрос от лорда:

— Распутье эмоциональное?

Я пожала плечами.

— По большей части да, но… ему страшно, — закушенная губа, — и сложно. И радостно, и одновременно непонятно, как поступить дальше.

Минутное промедление, пока до моих ушей доносился только мерный стук колес, а после спокойные слова:

— Ему стоит быть беспечнее — тянущие эмоции призывают лишь подобные им.

Его совет был хорошим. Правильным и мудрым. Не знаю, ощущал ли он сейчас разницу между нами, но для меня она практически исчезла. Он казался мне самым честным и открытым во всём многообразном мире, будто другие люди даже до носков его сапог не могли дотянуться.

— Полная беспечность тоже не… — начала было я.

— Никто не говорил о полной беспечности, Лу, — донеслись до меня прохладные, не терпящие возражения слова, — тот, кто не осознает меру, не может называться человеком вовсе.

Он был строг. Настолько строг, что это восхитило меня, а не отпугнуло, как должно было.

— М-мне кажется, что такого человека можно попросту назвать глупцом, а не…

В ответ мне раздалась усмешка.

— Глупцом? Не имение меры ведет за собой бесконтрольность. Бесконтрольность всегда связана со слабостью. Слабость — удел того, кто сдался и не смог обратить своё бессилие в стремление.

С этим я была не согласна. Но возражать не стала бы в любом случае. А лгать я умела достаточно хорошо.

— Думаю, вы правы, господин, — палец прошёлся по влажной поверхности крыши, чертя на ней короткую кривую полосу.

— Оушен, — произнес он, — если ты дала мне разрешение называть тебя по имени, то и ты вправе так поступать. С титулом всё сложнее, потому даже по-дружески тебе следует обращаться на «вы» — большего я позволить тебе не в силах, — несколько секунд между нами стояла тишина, — я уточнил на тот случай, если ты кхм… упустила этот момент из своего образования.

Не упустила — я о таком даже не задумывалась. Более того, в моей голове никак не укладывалась мысль о том, что лорда можно было называть по имени, а не привычно для таких, как я, с трепетом и…

— Я могу считать вас своим… другом? — не поверила ушам я.

Снизу раздался тихий смех.

— П-правда? Но только я никак не смогу вас… по имени… — я почти задохнулась от трепещущего в груди сердца.

— Ты — сама непосредственность, Луана, — довольно сообщил он, — к слову, кто наградил тебя этим именем? Если ты утверждаешь, что жила в деревне и носила статус крестьянки, то очевидно ты лжешь.

Палец застыл рядом с поручнем, я замерла равно ему.

— Бабушка, милорд, — ответила я, — она услышала его от одного замкового слуги, который приехал к ней за настойкой для своей госпожи.

Мужчина внизу будто исчез — от него не доносилось ни звука. До момента через половину минуты, когда снизу послышалось немного злое:

— Я сообщил тебе о том, как ты должна обращаться ко мне.

— Простите, м… простите, — поспешно выдавила я.

Но так и не смогла назвать его имя. Слишком силен был страх, вколачиваемый в меня с самого детства. Наш местный граф обожал прилюдно наказывать тех, кто посмел оскорбить его чем-то. А таковым для него считалось очень многое.

Сейчас же мне предлагали поступиться тем, что вдалбливали мне под угрозой смерти.

— Я не отстану, пока ты этого не сделаешь, — попытался мягко потребовать он.

Но я поняла, что это было лишь попыткой.

— Господин Оушен, — выдавила я.

Из вагона до меня донесся хмык.

— Без «господин».

Я кивнула самой себе.

— Как скажете, эм… Оушен, — вышло у меня тихо.

И особенно вымученно.

— Прелестно, — он, кажется, скрывал свой смех, — твоя «болезнь» сегодня в столовой была спровоцирована тем же смущением, что и сейчас?

Я нахмурилась.

— Смущением, гос… ми… кхм? — я даже закашляла лишь бы не вынуждать себя говорить снова.

Мой хитрый план был встречен его тяжелым вздохом, а после словами:

— Хочешь сказать, что дело не в нём?

Я кивнула. Лорд это понял.

— В чём же? — он показался в моём воображении «с горящими глазами», когда произносил этот вопрос.

У него был воодушевленный тон. Не хотелось портить его своим ответом.

— Простите, Оушен, — каким-то чудом я смогла назвать его по имени, — но это страх.

С минуту мы пробыли в тишине, пока её не прервал лорд:

— В мои планы не входило пугать тебя.

— Нет! Вы не поняли! — попыталась оправдаться я, — я как бы боюсь не вас, а ммм… само осознание, что разговариваю с вами!

Вышло с каким-то сомнением, но достаточно громко и воодушевленно.

— Само осознание, — повторил он задумчиво, — это… странно. Мило, но странно.

Я могла списать его слова на то, что мы с ним, как ни посмотри, но были из разных слоёв общества, потому я, например, тоже часто не понимала его слов и действий.