Эшли Белл

Вот только, в отличие от поля боя, никакой уверенности сейчас главный старшина не ощущал. Он понятия не имел, что сказать Мэрфи. Он не знал, что делать. Он чувствовал себя неловко, еще и глупо. От него здесь не было никакой пользы. Пэкстон просто возненавидел обуревавшие его чувства. В этой беспрецедентной ситуации он, возможно, и впрямь похож был на глупого и бесполезного, но прежде, слава богу, никогда таким не являлся и в дальнейшем становиться таковым не намерен. С самых ранних воспоминаний, относящихся к бытности его со своей семьей на ранчо, Пэкстон чувствовал ритм жизни и всегда двигался с ним в унисон, вне зависимости от того, как этот ритм менялся. Он постоянно шагал в ногу. Ритм неизменно присутствовал. Это не было его выдумкой. Ритм существовал не в нем, а рядом, но Пэкстон всякий раз его ощущал. Все, что ему сейчас нужно, – снова различить его.

Нэнси, обойдя угол кровати, подошла справа и взяла руку дочери в свои ладони. Однако, похоже, вялость и безжизненность этой руки вызвала в матери, если не отвращение, то, по крайней мере, уныние и подавленное состояние. Возможно, четыре простых, но в то же время загадочных слова, от которых женщина не могла отвести глаз, наталкивали Нэнси на мысль, что ее прежде незыблемый взгляд на мир требует срочного пересмотра. Это явно очень тревожило и угнетало ее. Пэкстону показалось, что ошеломленное, вконец убитое состояние Нэнси не только объясняется положением ее дочери, но также имеет куда более сложную подоплеку, чем горе, вызванное напастью, обрушившейся на Биби. Какие бы еще страхи и ужасы ни терзали женщину, Нэнси отвернулась от кровати и подошла к окну. Так она и стояла, взирая на бескрайнее небо, по которому носились чайки, ловя волну ветра и занимаясь серфингом без того, чтобы вечно приближаться к берегу.

Эдгар Альвин намеревался заснять рассказ каждого о непонятно как появившихся следах побоев на лице Биби. Петронелла как раз собиралась начать излагать свою версию произошедшего, когда дверь открылась и в палату зашел моложавый врач в белом халате. Ему уже сообщили о травмах лица пациентки, но он пока не знал о татуировке, состоящей из четырех слов. Доктор направился прямиком к больной и был в равной мере удивлен и обеспокоен тем, что увидел. Выпрямившись, он принялся внимательно слушать показания, которые Петронелла давала на камеру. Искренняя тревога врача расположила его к Пэкстону раньше, чем они познакомились.

После рукопожатия доктор Чандра заявил:

– Когда я сказал Биби, что ей осталось жить около года, она так на меня посмотрела, будто… Мне казалось, даже если захочу, я не смогу отвести глаз. Она сказала: «Один год… всего один год… Ну, это мы еще посмотрим». Ее поведение произвело на меня сильное впечатление. Я позволил себе непозволительное: понадеялся, что, возможно, у нее будет еще один или два дополнительных года жизни… возможно, произойдет невозможное, а теперь вот это… Кома и все эти чудеса. Понятия не имею, что делать. Мне нужно проконсультироваться с коллегами: другими онкологами, неврологами… Не знаю, с кем еще…

Врач обошел кровать Биби слева и приблизился к оборудованному колесиками для удобства перемещения прибору ЭЭГ. Набрав что-то на клавиатуре, он начал рассказывать о необычных показателях, которые высветились на экране вследствие его манипуляций. Доктор говорил о пяти мозговых волнах (гамма, бета, альфа, тета и дельта), об их диапазонах частот, амплитудах и показателях при оптимальном функционировании головного мозга. Временами на экране появлялся вывод не пяти, а двадцати показателей мозговой активности. Данные поступали от множества электродов, установленных на электрошапочке, надетой на голову Биби. Система также позволяла делать 3D-картирование головного мозга с четырех ракурсов. Доктор Чандра вывел несколько изображений подобного рода на экран, не свежее картирование, а то, что проводилось в течение предыдущих нескольких дней. Он принялся объяснять. Помимо прочего, Пэкстон увидел так называемые целостный анализ и электронно-спектральное отображение.

Если бы не доходчивые пояснения доктора Чандры, Пэкс вообще бы ничего не понял. Впрочем, большинство информации и так прошло высоко над его головой, словно «Боинг-747», летящий на крейсерской высоте.

Главное, что у него осталось в мозгу после беседы с врачом, – общее представление о ситуации. Этого хватило, чтобы подтвердить его подозрения: происходит нечто непредсказуемое, важное и загадочное. Быть может, это будет эпохальной вехой в истории развития медицины, но, не исключено, данный факт станет историческим в более широком смысле слова.