Эскадрон «Гильотина»

«Фелисиано, спасибо тебе за эту ночь и еще больше — за прекрасные стихи, которые ты для меня написал и которые я всегда буду хранить в своем сердце. Я люблю тебя и никогда не забуду. Надеюсь, ты не слишком обиделся на слова, сказанные мною вчера, но я привыкла говорить начистоту и меняться не собираюсь. Среди моих предков наверняка был какой-нибудь цыган — иначе откуда у меня эта тяга к бродяжничеству? Вот я и ищу других мест, бросаюсь в битвы. Это — жизнь, такая, какая мне нужна. Я лучше отдам концы на поле боя, среди дыма и гари, чем на самом роскошном супружеском ложе. Мне наплевать на то, что меня могут убить. Лучше смерть от пули, чем смерть от скуки. Надеюсь, ты меня поймешь. А если не поймешь — тоже не беда. Ничего не поделаешь. Не говорю тебе „прощай“: мы кочевники, и наша жизнь — дорога. Так что — до встречи. Береги себя.

Целую тебя так же крепко, как прошлой ночью, Белем».

Дочитав, Фелисиано со всех ног бросился к палатке Белем. Но ее уже не было. В отчаянии он начал врываться в соседние палатки:

— Где Белем? Где она?

— Уехала ранним утром. Солнце еще не взошло, — сказал ему какой-то сержант.

— И куда? — Фелисиано едва не плакал.

— Не знаю, — был ответ.

Весь день Фелисиано потратил на то, чтобы отыскать следы возлюбленной, но все было напрасно. Королева пустыни, женщина с золотистыми глазами, исчезла.

Отъезд Белем ранил Фелисиано в самое сердце. Каждый уголок души заполнила боль. Он страдал не только от ущемленной гордости, как большинство несчастных любовников, но и оттого, что вместе с Белем исчез и слабый луч надежды на спасение. Со дня «случая в Сакатекасе» Фелисиано не покидало ощущение, что он медленно идет ко дну. С младенческих лет он рос в уверенности, что станет важной персоной и, конечно, будет вращаться в высшем свете. А сейчас он — предпоследний человек на кухне (к счастью для него, был еще Алварес, который и занял нижнюю ступеньку), обслуживающий войско, в котором нет ни одного человека, достойного того, чтобы его на милю можно было подпустить к высшему обществу. Раньше Веласко видел таких людей лишь издалека, но сейчас вынужден был жить с ними и даже есть с ними за одним столом. Пока Белем пребывала в лагере Вильи, в жизни Фелисиано был смысл: он каждый день мылся, наряжался в лучшую одежду, поливал себя духами и верил, что лучшие времена вернутся. А сейчас, когда ее больше нет, все встало на свои места. Снова каждодневная рутина: отрубание голов баранам и курам, оскорбительные насмешки окружающих, дурацкие шуточки Алвареса (в последний раз он напустил Фелисиано в сапоги скорпионов), бесконечные переходы под палящим солнцем. Веласко стал безвестным и никому не нужным изгоем. Задумываясь над этим, он понял, что его падение — закономерный результат деградации того мира, к которому он принадлежал: мира изящного и бесполезного, которому сейчас пришел конец. Воцарялся новый порядок — его Веласко не мог и не хотел понять. Ему оставалось только сожалеть о том, что он очутился в таком ужасном, таком печальном положении.

Единственным его утешением была гильотина. Это было его детище, смысл его жизни, двигатель, дававший ему силы уже много лет. Он посвящал ей целые часы, любовно приводя в порядок пострадавшие от плохого обращения части. Смолой акации — ничего лучше найти не удалось — тщетно пытался склеить разнесенные в щепки опоры. С помощью добытого из реки камня и разбитого пополам кувшина старательно точил нож. За неимением оливкового масла смазывал уже начинавший ржаветь механизм свиным салом. Он каждый день чистил от грязи и крови желобки, по которым соскальзывал вниз нож. И гильотина действовала безотказно: ей было неважно, каков размер животного, которому следовало отрубить голову, и каков размер предмета, который предстояло разрубить. Даже стволы деревьев, с которыми не справлялся топор, легко распадались на две половины под ее ножом.