Эскадрон «Гильотина»

Северный Кентавр приказал арестовать гринго, и поздней ночью тридцать бойцов окружили маленькую палатку, где тот спал, и бесшумно схватили его. Американец не сопротивлялся. Его привели к Вилье, который был в такой ярости, что готов был лично расправиться с подозреваемым. Американец спросил его, что случилось, и Вилья чуть не прикончил его на месте — никто не смел требовать у него отчета. Полковник Гонсалес объяснил американцу, в чем его обвиняют: в покушении на убийство командира Северной дивизии и в сотрудничестве с зарубежными реакционерами. Гринго возразил, что никогда не думал предавать генерала Вилью и Мексиканскую революцию и уж тем более никогда не стал бы сотрудничать с реакционными силами у себя на родине. Но его никто даже не слушал. Американец был приговорен к смерти.

Мысль о том, что лучшим способом казни станет гильотина, пришла в голову полковнику Рохасу. Предложение было одобрено всеми.

Фелисиано заканчивал разделывать свинью, когда к нему явился посланец:

— Капрал Веласко, я послан уведомить вас, что через несколько минут сюда доставят арестованного, приговоренного к казни.

— Его расстреляют? — спросил Фелисиано, занятый своим делом.

— Нет, сеньор. Нужно использовать это. — И солдат указал на гильотину.

В глазах Фелисиано сверкнула радость.

Вскоре в сопровождении пары солдат появился и осужденный. Казнь должна была пройти без всякой торжественности, в присутствии всего лишь трех свидетелей. Дни, когда приговоры приводились в исполнение в присутствии тысяч зрителей, бесследно прошли. Однако Веласко это ничуть не огорчало: он был счастлив, что его гильотина сможет сделать что-то, ее достойное.

Гринго вежливо поздоровался:

— Добрый день.

Веласко удивился: прежде ему не случалось встречать осужденных, сохранявших перед казнью хорошие манеры. Но, будучи и сам человеком воспитанным, ответил на приветствие тем же:

— Добрый день.

Американец не подозревал о существовании в лагере вильистов гильотины — он никогда не бывал возле походной кухни, — и сейчас был очень удивлен:

— Гильотина?!

— Да, дружище, — подтвердил Веласко, не задумываясь над тем, что в данных обстоятельствах стоявший перед ним человек никак не мог бы называться его другом.

— Правда?

— Правда.

Фелисиано уловил чужой акцент и поинтересовался:

— Американец?

— Да.

— A-а, понятно.

Веласко подумал, что его изобретение еще не вышло за пределы страны и что американец будет первым иностранцем, которого он казнит. Осужденный, между тем, медленно обходил гильотину, разглядывая каждую деталь. Веласко, проследив за его взглядом, пояснил:

— Превосходное качество! Черное дерево, кованое железо и результат всегда отличный… Одним словом, вещь прекрасная.

— Это сразу видно. — Во взгляде гринго было неподдельное восхищение. — Меня собираются казнить с ее помощью?

— Именно так, — подтвердил один из солдат.

Гринго пожал плечами, сказал: «Ну что же…» — и еще несколько слов по-английски. Потом сжал кулак, с силой ударил по опоре и удовлетворенно заметил:

— Прочная.

— И к тому же легко разбирается и собирается.

— Работать надежно?

— Очень. Почти никогда не подводит.

За все это время творение Веласко едва ли не впервые удостоилось похвалы. Да и кто здесь был в состоянии оценить качество материалов и скрупулезный расчет каждой детали? Фелисиано сделалось грустно — ему не хотелось убивать гринго. Но приказ есть приказ, и, как говорят американцы, «the show must go on»[9].

Один из солдат поторопил Веласко:

— Генерал Вилья хочет, чтобы с американцем покончили как можно скорее.

— Уже иду, — ответил Фелисиано, сожалея в глубине души, что американец больше никогда не сможет похвалить дело его, Фелисиано, рук.

— Она не похожа на французские, — вдруг произнес осужденный. — Мне они знакомы, и я могу сказать, что эта — намного лучше.

Фелисиано обернулся к нему, пораженный: ему никогда не доводилось слышать такой высокой оценки. Если бы он мог, он расцеловал бы этого человека.

Веласко приблизился к гринго:

— Do you want to escape?

— No, thank you very much[10], — ответил ему американец, уверенный, что лучшей смерти и желать нельзя.

Алварес напомнил, что приговоренный имеет право на последнее желание. Гринго попросил у Веласко разрешения вырезать свое имя на одной из опор.

Капрал ответил, что для него это большая честь, и дал приговоренному собственный ножик.

Американец вырезал инициалы «А. В.», вернул Веласко нож и приготовился.

Крик петуха раздался вдалеке в ту минуту, когда Веласко потянул шнур.

Занимался рассвет. Капрал Веласко и солдат Алварес крепко спали. Одному снились великие изобретения, другому — последняя женщина генерала Вильи. Вдруг раздался грубый хриплый голос:

— Вставайте, мерзавцы!

Они не обратили на голос никакого внимания и продолжали смотреть свои сны: Веласко — про великие изобретения, Алварес — про женщину генерала.

— Не слышите, что ли? Поднимайтесь, вам говорят!

Фелисиано, с трудом открыв один глаз, различил силуэт толстяка Бонифасио, но только плотнее закутался в одеяло и, снова закрывая глаза, пробормотал:

— Еще и четырех нет…