Эскадрон комиссаров

Смоляк еще подумал, хватаясь за «авось», «может быть», но тоже сдался.

— Как же мы запишем? — спросил Робей. — За что.

Смоляк что-то диктовал, потом еще о чем-то говорили, но Хитрович уже не слышал. Он чувствовал, как у него подергивается плечо, вздрагивает какой-то живчик на щеке, но удержать их не мог и не старался.

Скоро библиотека опустела. Хитрович слышал, как Ветров, вышедший последним, грубо у кого-то переспрашивал: «Ну? Кто? Ну и что же? Ладно».

В библиотеку вошел Шерстеников, он с кем-то говорил, оборачиваясь головой в ленинский уголок, но, взглянув, на Хитровича, вдруг осекся, забыл, видимо, зачем он вошел, и на. цыпочках заторопился обратно. За дверьми он кому-то злобно шипел: «Тише, чертяка! Чего гремишь? Читать людям мешаешь только».

— Все? — спросил у себя. Хитрович. Прислушался и, вдруг поднявшись, убрал голову в плечи, до хруста сжал кулаки, как будто приготовляясь от кого-то защищаться.

— Все! — вслух твердо ответил он. — Все! Слюнтяйство все... Точка! Сматывай ноты к чертовой матери! Точка-а!.. — он сжал челюсти и, сдерживаясь, чтобы не закричать, зашипел: — Эх ты-ы! Слюнтяй!

7

Было много солнца, оно половодьем заливало реку, песочный пляж, прибрежные кустарники и все, все, что было на земле. А на земле еще были красноармейцы, они были голы, с коричневыми, начинающими чернеть телами. Они бегали по пляжу, «солили» друг друга песком и бросались в солнце звонкими криками и смехом. Солнце вздрагивало, плавилось и обдавало красноармейцев новыми пригоршнями света, тепла, бодрости и непринужденного веселого веселья. Когда проходило известное время, гам и болтовня разрывались громкой командой:

— Станови-ись!..

Красноармейцы, задевая друг друга плечами, бежали к воде, строились в одну шеренгу и равнялись по командирам, стоящим на правых флангах взводов. Гарпенко в синих трусиках становился на середине и оглядывал шеренгу через головы.

— Внимание! Раз... — говорил он и поднимал правую руку.

Красноармейцы прерывали дыхание, мерили взглядами воду.

— Два!.. Левую ногу отставить назад...

— Три!

Гарпенко подпрыгнул одновременно с эскадроном и булькнул в воду почти в двух метрах от берега. Река охнула и заплескалась. До середины реки шеренга голов и плеч плыла сравнительно ровно, только один Гарпенко оторвался от нее и плыл впереди перевалкой, до половины выкидывая себя редкими, но сильными саженками. Дальше кое-кто стал отставать, отдельными точками пятная след эскадрона. В двух-трех метрах от противоположного берега командир встал на ноги и, оправляя волосы, оглянулся. На уровень его подплывали Липатов, Карпушев и комвзвода Леонов. Из второго взвода первыми плыли Робей и Граблин. Робей оглядывался и кричал:

— Силинский! Саженками! Не отставай.

Гарпенко взглянул на третий взвод. Командир Маслов, выбиваясь из сил, неистово шлепал, брызгался и плыл в сторону, на второй взвод. Красноармейцы плыли за Масловым грудой. Далеко от них лицом вверх чернела голова Люшкина. Через полминуты голова Люшкина колыхнулась, он повернулся на бок и, поблескивая плечом, поплыл догонять.

Равняясь с командиром эскадрона, красноармейцы вставали на дно и бросками, хватаясь за воду, бежали на берег.

— Наш взвод — первый! — кричит Баскаков, сгоняя с себя воду ладонями.

— Да, ваш взвод... от заду! Когда у вас Миронов и Савельев пришли?

— Мало ли что! Зато нас трое пришли первыми из всего эскадрона.

— А мы пришли сразу, — кричит Карпов, — как один.

— А Люшкин-то, тоже сразу?

— Люшкин — слабый. Люшкина и считать грех.

— А Миронова с Савельевым не грех считать?

Командир ходил между толпившихся красноармейцев и смеялся. Комвзвода Маслов приложил ладонь к уху и прыгал на одной ноге, выгоняя из уха воду. Рыжеватый чуб его слипся в одну сосульку и шлепал Маслова по носу. Леонов стоял напротив него и задорно хохотал.

Потом эскадрон опять бросился в воду, гоготали, фыркали, река плескалась и аплодировала. На своей стороне красноармейцы обтерлись и легли на песок отдыхать. Между ними, перешагивая через тела, ходил лекпом в малиновых трикотажных трусиках, щупал пульсы и отсылал некоторых в тень кустов.

С кипой газет и журналов из казармы прибежал Шерстеников. Он искал глазами военкома Смоляка, не нашел и, тихонько подойдя к командиру, прошептал ему несколько слов на ухо. Командир схватил у Шерстеникова газету и быстро развернул ее. Он не читал, а глотал передовицу и телеграммы залпом. Вскоре красноармейцы вскочили и сели лицом к командиру. Командир уже читал и говорил вслух, в голосе его звучали ноты тревоги и настороженности. Все газеты сегодня кричали об открытии советской границы китайскими белобандитами, о нападении их отрядов на наши погранчасти, села и деревни, о беспримерно зверской расправе с красноармейцами, советскими трудящимися, о захвате железной дороги, тысячных арестах служащих, о концентрационном лагере, за несколько дней переполненном советскими трудящимися, о недвусмысленных маневрах империалистических морфлотов и прочем, говорящем о начале мгновенно во весь рост выросшей военной опасности.