Эскадрон комиссаров

Заскорузлыми окомелками вспорхнули руки.

— Все. Теперь о боевой готовности. Надо послать им письмо, что мы готовы каждую минуту выступить. Кто — за?.. Все. Теперь о колхозе в Негощи. Скоро мы поедем туда всем, эскадроном, надо будет каждому из вас принять в этом участие и постоянным представителем выдвинуть помкомвзвода Ветрова. Нет возражений? Нет. Еще какие предложения?

— Выполнить договор на сто процентов! — крикнули из собрания.

Поднялся Абрамов и, чеканя слова, сказал:

— Я пишусь в коммуну к Курову.

— Еще что?

— Фадеичу письмо послать!

— Пошлем, товарищи? — улыбаясь спросил Смоляк.

Красноармейцы грохнули аплодисментами. Хорошим, легким смехом заблестели глаза, обветренные губы растянулись в широкие, веселые улыбки.

6

Как-то в один из вечеров Хитрович лежал на своей койке по обыкновению одетый, не находя нужным даже скинуть с себя сапоги и шашку. Он задумчиво перебирал узорную кисть темляка и невидящими прищуренными глазами смотрел в потолок. В комнате было грязно, вещи в беспорядке разбросаны, три дня тому, назад скинутая гимнастерка все еще валялась на столике, стекло керосиновой лампы почернело от копоти, отливало полированным углем.

Из казармы все тот же характерный шум говора и возни, к которому Хитрович привык и не замечал его.

В комнату, сначала осторожно заглянув, вошел Шерстеников. Увидя царивший беспорядок, он по своему обыкновению хотел разворчаться, но сдержался, вспомнив, что он у командира, и только сердито поморщился.

— Вас президиум вызывает в библиотеку, — сказал он ему, когда Хитрович взглянул на него.

— Угу-м, — промычал Хитрович.

Он опять уставился в потолок, но вдруг как от толчка вздрогнул, застилавшая пелена с глаз спала и, поворачивая уже трезвеющий взгляд, спросил:

— Президиум? Зачем?

— Не знаю. Доклад, наверно, или что.

Николай вскочил с кровати, лихорадочно задергал подол гимнастерки, снаряжение, поправил фуражку. Шерстеников, пристально посмотрев на него, неопределенно хмыкнул и вышел. А Хитрович все еще бегал по комнате, ища чего-то. Он лихорадочно подгонял свою мысль, но она за ним не успевала.

«Зачем же это они? Не пил, не воровал, не был фельдфебелем, во взводе — ничего». Он сейчас это «ничего» во взводе приписал себе, думая, что в конце концов ведь он что-то делал же в нем. «Любовь? Но какое им дело до этого? Уехал от Липатова? Я специальных поручений не имел. Что, им нужно от меня?»

Не найдя хотя бы приблизительного предлога для вызова, Хитрович еще раз поправил пояс и, подхватив шашку, пошел вниз.

В библиотеке были не только Робей, Ветров, Смоляк, но и партийцы не члены президиума: Липатов, Куров, Кадюков.

«Эти чего здесь?» — поморщился он, смотря на Курова.

Николай прошел в угол и сел на походный библиотечный ящик.

— Доклад будем его слушать, или как? — спросил Робей у присутствующих.

Ветров разглаживал колено. Над чем-то напряженно думая, он изредка бросал косые взгляды на Николая, в которых последний видел и жалость и презрение. Николай решил, что вообще эти взгляды не в его пользу.

Смоляк, подставив под лицо ладони, смотрел через голову Робея на повешенный — видимо, для сушки — новый заголовок стенгазеты. Николай, взглянув по направлению Смоляка, почувствовал неприятную досаду. Ведь официально-то он предредколлегии, но с первого мая он не только не принимал в ней участия, но даже не читал ни одного номера. Смоляк убрал руки, глубоко вздохнул и, не отрываясь от стенгазеты, проговорил:

— Я думаю, мы ему зададим несколько вопросов, а доклада не нужно.

— Правильно, — хлопнул Ветров ладонью по коленке. — Только что думал об этом.

— Д-да, — опять вздохнул Смоляк. — Так вот у меня вопрос: скажи, товарищ Хитрович, почему ты не работаешь? Почему сторонишься ячейки, товарищей? Скажи кстати, какую помощь от ячейки ты желаешь иметь? — Он повернулся к Хитровичу и посмотрел на него тем же взглядом, что и Ветров.

— Слово для ответа предоставляется... — начал было Робей.

— Ты брось это, — перебил его Смоляк. — Поговорим пока так.

Хитрович косил глазами то на президиум, то на свои положенные на колени руки и не знал, что ответить.

— Ну, говори, — мягко предложил военком.

Николай глубоко вобрал в себя воздух, как будто боялся, что у него сейчас отнимут эту возможность.

— Фу-уф! — шумно выдохнул он, — Не знаю, товарищи.

— Ну как не знаешь? Тяжело работать, работа не нравится, хочешь демобилизоваться, расходятся политические взгляды или что-нибудь мешает личное, бытовое? Какие-нибудь причины, но все-таки есть?

Хитрович быстро перебрал предложенные причины, но не одну из них не выбрал.

— Не знаю, — мучительно выдохнул он. — Не знаю, товарищи. — Он подчеркнул это «товарищи», будто обращался к ним за снисхождением и помощью.

— Вот здесь все свои, — показал Ветров рукою. — Может, ты скажешь, как у тебя дела с этой... с медичкой. Если это, конечно, будет тебе не трудно, — заторопился он оговориться.

У Николая заколотилось в груди, будто ему внезапно зажали рот и нос, к ушам глухо приливали волны крови.

— Я с ней все кончил, — одними губами прошептал он.