Эскадрон (сборник рассказов) (СИ)

До самолета они добирались чуть не с полчаса. Тони то прыгал на одной ноге, держась за здоровое плечо Коллинза, то повисал у него на спине, стараясь не задеть рану. Вблизи Бристоль выглядел удручающе, обшивка на крыльях была продырявлена насквозь в двадцати местах, ручка управления стала короче дюймов на пять, приборная панель разбита вдребезги. Уилфред, морщась и чертыхаясь, забрался в кокпит. Тони, балансируя руками, поскакал к винту на одной ноге, больше всего опасаясь, что не успеет отскочить от набирающего обороты пропеллера.

— Контакт!

— Есть контакт!

Тони еле успел поймать протянутую руку. Его потащило по земле, и боль ударила в колено, как раскаленная кочерга. Но Уилфред, свесившись за борт, тянул изо всех сил, и Тони, вскочив на крыло, успел забраться в самолет и усесться на колени к пилоту, прежде, чем Бристоль помчался по каменистой земле со скоростью скаковой лошади.

— Тяни на себя!  —  Уилфред кричал ему в самое ухо, перекрывая нарастающий рев мотора.  —  Да не так резко! Тьфу ты, черт!

Бристоль оторвался от земли, и ветер рванулся им навстречу и небо приняло их в свои холодные, крепкие объятия.

15.10.1915

«Дорогая мама,

Ты только не волнуйся, со мной все хорошо. Рана у меня совсем несерьезная, но врач настоял, чтобы меня отправили в Лондон. Ну, я не очень возражал, всегда мечтал посмотреть Старушку Блайти. Папа, наверное, потребует, чтобы я за эти пару месяцев подучил анатомию, но у меня пока другие планы. Я познакомился в госпитале с летчиком, его зовут Уилфред Коллинз, и он обещал похлопотать, чтобы меня перевели в Летный Корпус. Аэропланом управлять ничуть не сложнее, чем лошадью. А облака будут за овец. Так что анатомия может подождать.

Твой Тони»

* Блайти (Blighty)  —  искаженное «вилайет» (хинди). На сленге британских солдат Бурской и Первой мировой войны  —  Англия. Так же этим словом называли ранение, требующее долгого лечения, поскольку с ним отправляли в Англию.

Чарли Арбутнот

Земля так и не просохла за день от вчерашнего ливня, и в воздухе висела жаркая сырость. В обмазанной глиной круглой хижине, под конической соломенной крышей было темно и душно. Чарли просунул голову в занавешенный коровьей шкурой проем, и его замутило от запаха мокрой соломы, прелого одеяла и кислого пива.

— Ташинга, — тихо позвал он, — Ташинга, ты спишь?

— Уже нет, — проворчал хриплый старческий голос, — заходи, муридзи*.

— Душно, —  недовольно протянул Чарли, — темно.

— Дождь будет, — голос подобрался ближе, и Чарли откинул шкуру, помогая старику выбраться из хижины, — ночной дождь.

— Ну и что?  —  рассмеялся Чарли.  —  Мы под акацией посидим. Там сухо. Или ты боишься?

— Ташинга не боится, — старик поправил старое одеяло, наброшенное на левое плечо на манер тоги, и втянул ноздрями ночной воздух, — Ташинга знает.

 Чарли пожал плечами и направился к старой акации, растущей у самой колючей изгороди, окружавшей ферму Арбутнотов. В прошлом месяце ему исполнилось четырнадцать, и отец подарил ему на день рождения винтовку Мартини-Генри, признавая в нем взрослого мужчину. Домой, на ферму в пяти милях от деревеньки Горомонзи, Чарли приехал на рождественские каникулы и уже успел опробовать подарок, поохотившись на стенбока, карликовую антилопу с рыжеватой шкурой и большими смешными ушами. Отец похвалил его за меткий выстрел и обещал взять на охоту в буш, когда вернется из Солсбери, куда он поехал за подарками к Рождеству. Чарли уже предвкушал, как расскажет в школе о своих приключениях. Было бы славно свалить буйвола или даже носорога. Но и импала  —  почетный трофей для первого раза.

Ташинга потащился к дереву, кряхтя и подволакивая ногу, и мальчик усмехнулся. Все хитрости негра он знал наизусть. Конечно, молодой силы и проворства в старом охотнике из племени шона с годами поубавилось, но ни зоркости, ни чутья он не потерял, и все еще мог с утра до позднего вечера трусцой бежать по заросшему высоким разнотравьем бушу, неся за мистером Арбутнотом второе ружье или помогая тащить на ферму добычу. Черная кожа Ташинги влажно поблескивала в сгустившихся сумерках, чуть отливая краснотой позднего заката.

— И чего муридзи не спится?  —  спросил старик, опускаясь рядом с мальчиком на подстилку из прелых листьев.  —  И старому Ташинге ни сна, ни отдыха.

— Да ладно тебе, — усмехнулся Чарли, — не ворчи. Вот, держи.

Он протянул негру пачку жевательного табаку, и Ташинга, одобрительно кивнув, тут же откромсал кусок вытянутым из складок одеяла ножом и оправил его себе в рот.

— Расскажи сказку, — тихо попросил Чарли и тут же смущенно опустил глаза.

Взрослые мужчины, наверное, не слушают сказок. Но голосом старого охотника говорила сама Африка, загадочная и прекрасная, опасная и дикая. И Чарли завороженно слушал ее древние слова.