В христианском богословии опыт мистического понимания Бога вплетен в сами православные догматы. Разбирая на собственном примере проживание Православия как духовной традиции, я пришла к выводу, что присутствие апофатического, неизреченного начала, неподвластного уму, ярко проявлен на всех этапах христианской жизни — с самих ее истоков. Так же, вероятно, обстояло дело и в католичестве, по крайней мере, в эпохи, еще затронутые рационализмом, деизмом Нового времени и выхолощенной философией Модерна.
Апофатическое богословие связано с опытом мистики. Столкновение с тайным, скрытым пронзительным присутствием происходит через разрыв уровня, как называл это Юлиус Эвола — la rottura del livello, с обыденным, обычным. Этимология слова μυστικός — «скрытый», тайный. Оно происходит от глагола μυέω — «закрываю глаза». Подразумевается обращение взгляда от внешнего во внутреннее пространство. «Мистический» опыт является основной методологией апофатического богословия. Он представлен как в христианстве, так и в традиции апофатического богословия, которая развивается в неоплатонизме. Эмиль Брейе в своей статье «Мистицизм и доктрина у Плотина»[259]
, изданной в 1948 году, писал, что к Плотину слово «мистика» максимально подходит. Плотин был мистиком. Мистицизм Брейе определяет какВ Санкт-Петербургском университете читался спецкурс «Мистицизм в христианстве». В одной из лекций нашей коллеги, которая присутствовала на платоновских семинарах, была применена метафора Карла Ясперса. Она довольно простая, но она наглядно показывает опыт мистического разрыва и может быть отнесена к тому, что происходит с человеком, когда он переходит к области апофатического. У Ясперса речь идет о двух концептах, заимствованных, в свою очередь, у Мартина Хайдеггера: «мы-бытие» и «не мы-бытие». Это две сферы. Одна открыта для нас, другая — совершенно от нас отдалена. Опыт мистического как раз и есть опыт перехода этой границы. В какой-то степени это похоже на то, что у постструктуралистов названо «трансгрессивным опытом» — жестом, обращенным на предел, жестом преодоления границы. Соответственно, в апофатическом богословии неизбежно присутствует мистический опыт, опыт перехода, построения абсолютно трансцендентной в отношении данности оси. Это — опыт абсолютного одиночества, опыт чистого выхода, покидания. Еще раз подчеркну, что эволаистский термин опыт la rottura del livello, «разрыв уровня», максимально к этому, наверное, близок.
Суммируя мои положения, можно привести их к двум тезисам:
1) Опыт апофатики начинается в момент «возвращения» человека, соприсутствует повороту, развороту человека в платоновской пещере, когда узник. избавляется от оков и оборачивается к источнику света. Там он сначала видит неопределенные контуры, далее его глаза привыкают различать более контрастные образы и затем начинается сюжет восхождения.
2) Вся сфера апофатики связана с мистикой, с обращением в тайной стороне вещей. Это проявляется как в неоплатонической традиции, так и в христианстве. Самым ярким примером такого опыта в его предельном случае является видение невыразимого сверхтварного Фаворского света.
Апофатическая традиция в богословии Дионисия Ареопагита
Христианский платонизм
Творчество знаменитого христианского богослова и мистика, чьи труды вошли в христианскую традицию под именем «Дионисия Ареопагита», представляют собой уникальное явление в истории философской и религиозной мысли. Оно оказало огромное влияние на всю философию христианства, восточного и западного, а следовательно, и на философскую мысль Нового времени, так или иначе уходящую в Средневековье, где Ареопагитики играли столь важную роль.
Практически все исследователи Ареопагитического корпуса сходятся во мнении, что мы имеем дело с платонизмом в христианском оформлении. Следовательно, мы должны поместить его в общий контекст платонической философии, чтобы понять его место и разобрать его особенности.