Это была версия для Ночного Дозора, на тот маловероятный случай, если среди нас окажется их агент. Насколько я знаю, такое случалось всего раз или два за всю историю Дозора, но мало ли… Пусть все считают, что Борис Игнатьевич повздорил со своей старой боевой подругой.
Ведь и повод есть, и повод немалый. Столетнее заточение в его кабинете, невозможность принять человеческий облик, частичная реабилитация — но с потерей большинства магических способностей. Вполне понятные основания для хорошо выдержанной обиды. По крайней мере, я избавлен от необходимости изображать подругу шефа. Это было бы слишком…
Размышляя так, я спустился до третьего этажа. Стоило признать, что Ольга максимально облегчила мне жизнь. Сегодня она надела джинсы, а не обычный юбочный костюм или платье, на ногах были кроссовки, а не туфли на высоком каблуке. Даже легкий запах духов не казался одуряющим.
Да здравствует мода «унисекс»!
Я знал, что мне сейчас следует делать, знал, как следует себя вести. И все-таки это было трудно. Свернуть — не к выходу, а в боковой коридор, неприметный и тихий.
И окунуться в прошлое.
Говорят — у больниц есть свой незабываемый запах. Конечно. И это неудивительно — странно было бы не иметь запаха хлорке и боли, автоклавам и ранам, казенному белью и омерзительной пище. Но откуда, скажите на милость, свой запах у школ и институтов?
В самом помещении Дозора обучают лишь базовым предметам, ну, в общем, всякой теории. Но кое-какие знания сподручнее постигать в морге, по ночам — там у нас есть свои люди. Кое-чему обучают на местности. Порой эта местность оказывается за рубежом, тогда «туристические поездки» оплачивает Дозор. Когда я проходил полный курс наук, то побывал и на Гаити, и в Анголе, и в Штатах, и в Испании.
Но все-таки для некоторых лекций подходит лишь территория Дозора — здание, от фундамента до крыши закрытое магией и охранными заклятиями. Тридцать лет назад, когда Дозор переехал в это помещение, здесь оборудовали три аудитории, каждая на пятнадцать человек. Я до сих пор не понимаю, чего больше в этом размахе — оптимизма сотрудников или избытка площади. Даже когда я проходил обучение, а это был очень удачный, плодотворный год, нам хватало одной аудитории, да и та наполовину оставалась пустой.
Сейчас в Дозоре обучалось четверо Иных. И то лишь в отношении Светланы была твердая уверенность, что она войдет в наши ряды, а не предпочтет обычную человеческую жизнь. Остальные были неплохи, весьма неплохи, но любой мог сломаться…
Пусто здесь было, пусто и тихо. Я медленно шел по коридору, заглядывая в аудитории, увидев которые удавился бы от зависти ректор самого обеспеченного и преуспевающего университета. За каждым столом — ноутбук, в каждой комнате — огромный проекционный телевизор, шкафы ломятся от книг и коробок с DVD-дисками. Да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а не спекулянт от науки, висел бы рядом с этим ректором!
Никогда им этого не увидеть!
В некоторых книгах слишком много правды. В других — слишком мало лжи. Людям такого читать не стоит, причем для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.
Конец коридора заканчивался огромным зеркалом, закрывающим всю торцовую стену. Я искоса глянул в него — по коридору вышагивала, покачивая бедрами, молодая, красивая женщина…
Запнувшись, я едва не полетел на пол. Хотя Ольга и сделала все возможное, чтобы облегчить мне жизнь, но центр тяжести тела она изменить не могла. Когда удавалось забыть о своем облике, все шло более или менее нормально, работали моторные навыки. А вот стоило посмотреть на себя со стороны — и начинались сбои. Даже дыхание становилось чужим, как-то не так входил в легкие воздух.
Я подошел к последней двери. Осторожно заглянул через стекло. Занятие как раз заканчивалось. На стене висела старая потрескавшаяся доска из кипариса, на которой потемневшими буквами были вырезаны слова, которые мы заучивали наизусть в первые дни обучения: