«Если», 2001 № 07

Ощущение вторичности происходящего было внезапным и необычайно сильным. Оно волною прокатило по речным заводям памяти, взбаламутив с заиленного, заросшего рдестами и роголистником дна причудливую мешанину погребенных там теней, отзвуков и запахов. Некоторое время все это кружилось в зеленоватой, цвета бутылочного стекла, водной толще, и казалось уже — вот-вот сложится в осмысленное воспоминание, но нет… Хоровод распался, и образы минувшего стали один за одним погружаться в глубину; дольше всего держался запах — он как бы отчаянно выгребал против течения («Ну вспомни же меня, вспомни — это так важно!..»), однако настал черед и ему обессиленно вернуться в придонную тину забвения. Теперь уж точно навсегда…

Наваждение накатило и ушло — как стремительно тает в пробудившемся мозгу яркий предутренний сон, как ускользает меж пальцев совсем уж было пойманное тобою решение шахматного этюда… В иное время он, пожалуй, и внимания не обратил бы на подобные шутки памяти; однако перед лицом смерти люди (хоть бы даже и маги второго уровня посвящения!) частенько обнаруживают склонность к какой-то по-детски наивной мистике: а вдруг это мне — именно мне, любимому — Высокие Боги посылают весточку, и надо лишь суметь верно ее прочесть? Вот потому-то явственное ощущение, что он видит эти зловещие руины не впервые и оттого мог бы в грядущем бою извлечь из этого знания некую практическую пользу, уже некоторое время преследовало Айвена, подобно соринке в глазу. Природу же это знание и впрямь могло иметь лишь божественную: вот уже три века ни человек, ни альв, ни гном — никто из представителей разумных рас Срединных Земель — не ступал по мостовым покинутого города Сар-Саргон. Города, где со времен Войны Элементалей жило лишь причудливое эхо и безмолвное Изначальное Зло.

— Хэй! Что с тобой — aenhenweide?

Альв Итурбэ, укрывшийся от оседающей с низкого неба мороси в соседней нише полуразрушенной храмовой стены, прервал свои боевые приготовления, и большие миндалевидные глаза его с зеленоватой радужкой и вертикальным кошачьим зрачком испытующе глянули на напарника. За три года, что они проработали в паре, Айвен выучился довольно сносно разбирать речь Старшего Народа — ясно понимая, впрочем, что ему доступен лишь один из множества смысловых слоев, сокрытых в этих мелодических созвучиях. Выражение «aenhenweide» было Айвену незнакомо; улавливался лишь общий смысл его — что-то вроде «несбывшейся памяти», однако тут опять начинался языковой барьер: язык Старшего Народа имеет одиннадцать форм прошедшего времени (что вполне естественно для существ, живущих, по людским меркам, практически вечно), и служебный довесок к слову «несбывшаяся» был взят из одной такой, не употребляемой в обыденной речи, формы.

— Мне вдруг показалось, будто я когда-то уже видел все это… Как ты догадался?

— Никак, — пожал плечами альв. — Просто у меня было то же самое.

— И у альвов есть для этого особое слово?

— Да.

— И что у вас говорят про это самое… aenhenweide?

— Ничего хорошего, — худое большеглазое лицо альва было непривычно неподвижным. — Ладно, мы работаем, или как?

Айвен кивнул: что же, ждать, и вправду, больше нечего. Неторопливо снял плащ, чтобы тот не стеснял движений, остался в кожаной куртке; привычно крутанул меж растопыренных пальцев свой перехваченный за центр тяжести ясеневый посох. Посох как посох, и приемы боя им вроде те же самые, что используют странствующие монахи из Обители Небесных Зеркал — только вот при попытке перерубить эту деревяшку мечом незатворенный клинок тут же растечется в блескучую ртутную лужицу, а изумление, испытанное таким рубакой, станет последней по счету эмоцией в его жизни… Итурбэ тем временем аккуратно убрал в деревянную шкатулку хрустальные флакончики с магическими настоями и теперь ждал, прикрыв веки и расслабившись, пока средство подействует. Одни из этих снадобий сообщают выпившему их нечеловеческую силу и нечувствительность к боли, обращая его в берсерка, другие придают ему небывалую остроту чувств и ясность мысли, обычным образом достигаемую лишь в многодневной медитации. Итурбэ же, похоже, остановил свой выбор на «солнечном зайчике» — смеси, многократно ускоряющей реакцию и тем самым как бы «замедляющей» время, так что теперь уследить за движениями альва обычный человек был просто не в состоянии. Черный вороненый меч свой (гномья работа; взят ими в прошлом году как трофей в Сартских горах у убитого Скорриконе, знаменитого капитана имперских рейнджеров) он успел щедро протереть льняным маслом, освященным добрыми клириками Ковдорского Храма — оно убийственно для любой нежити (на противников-людей куда губительнее действует нанесенная на клинок огненосная нафта — однако если кто и затаился в подземельях Сар-Саргона, то навряд ли это обычные враги из плоти и крови).