«Если», 2003 № 11

Когда Тано вернулся в лагерь, солнце на Диане уже клонилось к закату. Сам лежал на скамье голый по пояс, его обильная плоть растеклась по обеим сторонам скамьи, подобно бледно-серому перекисшему тесту. Отвратительное зрелище! Глаза — закрыты, дыхание — свистящее, но равномерное; похоже, он крепко спал. Ни ведра, ни топора рядом не было. Спрятал или просто убрал? Сейчас Тано это не волновало. Он решительно подошел к Саму, собираясь тут же его разбудить, но, присмотревшись к нему внимательней, остановился в нерешительности. В лице толстяка, расплывшемся, с пористой, неприятно потрескавшейся от жары кожей, было что-то очень трогательное и беспомощное. Страдальческое. Может быть, такое впечатление производили губы, с их плаксиво опущенными уголками, может быть, лоб, широкий и волевой, так не соответствующий его общему гротескному образу. Или печать старости, отметившая его черты не для того, чтобы облагородить и смягчить, но обезобразить раз и навсегда…

Отекшие веки слегка приподнялись, и сквозь образовавшиеся щелочки Тано увидел зоркие сине-серые глаза, в которых не угадывалось и намека на сонливость.

— Ты ведь не ходил по ту сторону скал, а, Тано? — улыбнулся он с издевкой.

— Нет.

Тано следил за движениями Сама и чувствовал, как постепенно его одолевает какое-то странное оцепенение… Вот ужасно толстая рука тянется вниз, добирается до небрежно брошенной под скамейку рубахи, старик садится и медленно, очень медленно начинает ее надевать. Его пальцы неловко хватают самую нижнюю пуговицу, с трудом продевают ее в петлю, потом следующую пуговицу — в следующую петлю. Но они выскальзывают из толстых, искривленных артритом пальцев, и те опять хватают пуговицы… С подспудным беспокойством Тано нащупал пуговицы своей рубашки — тоже маленькие, немного выпуклые. Их тоже неудобно застегивать… если пальцы такие…

— Давай! — отозвался Сам. — Я готов к разговору.

Тано удивленно моргнул.

— Разве не спал? Или спал?

— Хоть сто раз переспроси, я все равно не отвечу. Но не из вредности, а потому что не могу. Не знаю.

— Не знаешь, спал или нет?

— А ты, Тано, уверен, что все это происходит с тобой наяву?

Сам схватил его за ремень сбоку и резко дернул, принуждая сесть рядом на скамейку. Потом зашептал, приблизив блестящие, словно накрашенные, губы к его уху:

— Спрашивай, спрашивай больше. Я хочу рассказывать, объяснять и смотреть, как ты дергаешься. Давай!

— Но почему ты решил…

— Тс-с-с! — многозначительно улыбаясь, Сам коснулся пальца его правой руки — с глубоким порезом и все еще набившимися под ноготь черными песчинками. — Копал, искал. И, наверное, там!

— А ты что там делал? Что рубил топором?

— Нет! Пока нет! — простонал неожиданно Сам. — Этот вопрос — позже… Что ты там видел?!

— Ничего! — Тано был так ошеломлен его реакцией, что даже принялся успокаивать. — Ничего я не видел, только слышал стук топора и…

— Не сейчас! Давай по порядку, прошу тебя! Сейчас можешь спросить о… о… Ну, давай!

Но Тано молчаливо покачал головой — желание спрашивать о чем бы то ни было испарилось без следа. Он испытывал острое, мучительное чувство обреченности, непреодолимой близкой беды. Сидя рядом с ним, Сам реагировал шумно, пыхтел, притопывал ногой, явно подчеркивая, что начинает терять терпение. Он распалялся все сильнее, распространяя запах пота и гнилых зубов. И какого-то незнакомого… или уже знакомого? — стирального порошка. По спине Тано побежали мурашки.

— Что со мной случилось, Сам? — простонал он. — Когда ты нашел меня, я был еще без сознания? Вчера?

— Вчера? Ха-ха-ха! «Словно все это было только вчера», кажется, есть такое выражение?

— А когда? Сколько времени я пролежал там, у пролома? Дни, недели?

— Спокойно, — лукаво оглядел его Сам. — Там ты лежал не больше часа. — И, выдержав короткую, но эффектную паузу, совершенно неожиданно издал ликующий возглас: — Ты нашел старую базу!

Он подождал ответной реплики со стороны Тано, но так как ее не последовало, вновь заговорил, уже более тихим, выразительным, как у артиста, голосом:

— Т-а-а-к. Ты нашел старую базу и теперь спрашиваешь меня с недоумением и подозрительностью: «Зачем ты меня обманул, Сам? Ведь ты был не один, Сам! Здесь высадилась целая экспедиция. Много людей, мужчин и женщин. Избороздили долину, исследовали, изучали. Да-да, изучали, прежде всего, флегмад и мох, естественно. А что тут еще изучать? Ага! Сообразил, еще воздух изучали, Сам…» А я тебя гневно оборву: «Да будьте вы прокляты с вашим изучением! И с людьми, непрерывно умирающими», — добавлю. В помойное ведро меня превратили! — он закрыл лицо руками и безутешно закачался вперед-назад, словно оплакивая самого себя. — Души свои вам надо было изучать, а не воздух…

Тано осторожно похлопал собеседника по спине.

— Почему ты остался на этой планете, Сам?

— Они улетели без меня. Вот так, просто взяли меня и бросили! Ты можешь себе представить? Ах, предатели черствые!

— Нет!.. Этого не может быть! Если только у них нашлась какая-то веская причина?