«Если», 2005 № 03

Она уперла кулачок в подбородок.

— Уж не считаешь ли ты себя единственным и неповторимым? В постели ты вряд ли лучше трутней, а уж их-то я знала немало. Да, мне было бы приятно и полезно иметь рядом с собой нечто посообразительнее безмозглой туши, но я не стану нарушать законы нашей реальности. Потому что они меня устраивают! Потому что здесь я — Истинная! Потому что здесь борешься и побеждаешь или уходишь в никуда, и никто о тебе не вспомнит! Кто родился Господином, тот им становится, и ничто не может ему помешать. И Господином останется, пока не умрет в собственной кровати, никто не будет размахивать его головой перед кровожадной толпой! Хорошо умереть на вершине, а не так, как ты… или, скорее, она, потому что у тебя есть хотя бы голова и язык. И, наверное, тебе стоит хорошенько подумать. Я сказала, что это против правил — оставлять ее в живых!

Я повторил:

— Меня не волнуют твои правила!

— Они не мои, — возразила Царица. — Они принадлежат этому миру. — Она прикрыла глаза и спросила с интересом: — Раз тебе не любы эти законы, как же ты сюда попал?… О!.. Кажется, догадываюсь… ОНА всему причиной, не так ли? Тогда это еще один повод от нее избавиться, а ты станешь свободным и вернешься в свой мир… Правда, там тебе никогда не быть Царем…

В какой-то момент я почти перестал слышать, о чем она говорит. Лишь выдавил через силу:

— Что ты сказала? Что я могу… вернуться?

— Конечно! По духу ты не принадлежишь этому миру. В отличие от меня. Здесь существует своя справедливость без предрассудков и соплей. Ну?

— Что «ну»? — автоматически отреагировал я.

— Меч перед тобой. Выбирай!

Меч действительно лежал в нескольких шагах от меня. Я подошел и взял его. На мгновение мной овладело искушение сделать какую-нибудь глупость. Подошел к Королеве.

Она стояла с опущенной головой. Когда она почувствовала мое приближение, то тряхнула волосами и оголила шею, подставляя ее под удар. В памяти вдруг всплыл образ нашей несчастной дочери, казненной моей повелительницей.

Я замахнулся.

Лезвие рассекло веревку. Я нагнулся и освободил ноги Королевы, быстро поцеловав колено. Потом повернулся и бросил меч к ногам светловолосой Царицы, вложив в этот жест все свое презрение:

— Благодарю за аудиенцию. Только я предпочитаю умереть вместе с МОЕЙ Королевой. Да, она молчалива, но в моем мире мужчины умрут за такую женщину.

Я осекся, потому что вдруг понял: со стороны мой пафос выглядит крайне неубедительно. И тогда я просто обнял Королеву за талию, она вздрогнула и прижалась ко мне, а ее рука начала ласкать мою шею.

— Как трогательно, — сухо произнесла Царица ос. — Что ж, посмотрим, действительно ли вы идеальная пара? Неделя заточения в башне, и один из вас съест другого с потрохами. Такие здесь законы. И хочешь знать, на кого я поставлю? На нее!

Слова ее, честно говоря, меня смутили, но я, стиснув зубы, промолчал. Почувствовал, как Королева мелко-мелко трясет головой, словно отвергает сказанное Царицей ос: «Неправда, она лжет! Пусть нам придется умереть от голода и жажды, но вместе, как ты сказал, так и будет! Вот увидишь!».

А может быть, я принимал желаемое за действительное.

Пока стража нас вязала, я сказал, обращаясь к Царице:

— Перестань разорять муравейники! Подчини их себе, но перестань истреблять НАШИХ детей…

Царица поджала губы. Охране не удалось нас разлучить. Мы не сопротивлялись. Мы обнимались, и, честно говоря, в этот момент я хотел лишь одного — остаться наедине с моей Королевой.

Башня была высока, и не было из нее иного пути, кроме как улететь на крыльях. По крайней мере, так думали осы.

Королева поила меня своей слюной. А я состригал у нее волосок за волоском острым осколком скорлупы.

Каморка была тесной. Настолько, что мы не могли лежа заниматься любовью. Но это нам не мешало. И хотя при этом тратилась энергия и влага, это не останавливало нас… Мы опять обрели друг друга, засыпав разверзшуюся между нами пропасть.

Волосы ее падали на пол, и она плела из них тонкую веревку, хотя мы не были уверены на все сто, что побег удастся.

Она работала быстро. Я помогал, насколько мог. Меня мучила жажда. Она облегчала ее долгими поцелуями и даже заставляла насильно поглощать ее слюну.

Где-то глубоко противный внутренний голосок зудел, что Королева столь самоотвержена из-за того, что в одиночку ей не спастись.

Веревка была готова на седьмой день. Солнце еще не взошло, а как известно, перед рассветом ночь самая темная. Мы начали спуск. Королева держалась за мои плечи. Она стала очень легкой — кожа да кости. Однако у меня сводило руки, потому что держаться приходилось крепко — веревка была тонкой и скользкой.

Когда мои силы иссякли, она горячо целовала меня и издавала какие-то тихие звуки. Теперь я понимаю: она пыталась говорить со мной.

Что она хотела сказать?…

Нам повезло — веревка не оборвалась, не распустилась.

Мы полежали на земле, чтобы немного прийти в себя, а потом бросились туда, где остались осколки нашей Империи.

Так начались наши сто наполеоновских дней.

В конечном счете их оказалось девять.