«Если», 2009 № 10

Посмотрите: писатель – и такой, на книгах которого выросли уже три поколения. Востоковед – ученый, по достоинству носивший звание доктора наук. Художник – его картины профессиональны. Коллекционер, знакомством с которым гордились зубры московского коллекционерского мира. Тончайший и глубочайший знаток науки о наградах – фалеристики. Что касается последней, то тут Игорь любил утверждать, что профессионал он только в ней, а во всем остальном – дилетант. Оставим это высказывание на его совести, но вспомним, что первоначальное значение слова «дилетант» – «человек, получающий удовольствие от своих занятий», а вовсе не невежда. Что же касается второй части определения: «…но не получивший в них специальной подготовки» – позвольте не согласиться. Неизвестно нам ПТУ, выпускающее писателей; нет институтов, готовящих докторов наук прямо с первого курса, и т.д.

И во всех этих занятиях он сделал достаточно, чтобы остаться в памяти благодарных потомков; Такие люди, всегда казалось мне, жили – да и то в крайне ограниченном количестве – только в эпоху Возрождения. А может быть, это мы видим их такими, ценя по трудам их? Я не нахожу здесь чрезмерного преувеличения: чего нам стесняться признать Человеком Возрождения того, с кем мы жили в одно время? С кем дружили.

Тем не менее люди – от зависти ли, от общей ли подлости, – относившиеся к нему недоброжелательно, имели, как говорится, место быть, и я встречался с ними, и даже чаще, чем хотелось бы.

Скажем, многие из его ученых коллег отмечают, как бы это сказать, «человечность» его языка даже в научных книгах. Но на вкус и цвет товарищей нет, и многие предпочитают в академическом дискурсе сказать не «горшок», а «посуда супового ряда». Игорь называл горшок горшком. Эту человечность языка ему не могли простить ученые ослы, которых, увы, хватает и в гуманитарных науках, где, казалось бы, должны предъявляться высокие требования к прозрачности языка. Я прекрасно помню одного из самых глупых известных мне людей, чья несгибаемость в суждениях укреплялась степенью доктора наук. Когда при нем вспоминали Можейко, он выпячивал нижнюю губу и с павианьим хохотом произносил: «А-а, это тот поганец, который испоганил Паган!». Лет через 25 он стал Можейко признавать, но только в качестве журналиста. Это казалось ему чем-то неполноценным…

Тут, впрочем, разговор идет о людях, с которыми Игорь расходился, скажем, стилистически. Были, однако, субъекты и много хуже. Но не их реакция на Кира-Игоря, а его на них интересна, ибо и в этом проявлялись особые грани его характера. Поэтому и об этом я хотел бы хоть вкратце рассказать. Однако ж по порядку.

Я не могу сказать, что относился к кругу ближайших людей, но друзьями мы были. И долгое время. Встретились впервые в 1966 году в редакции журнала «Вокруг света». Я только осваивал этот журнал, в котором мне предстояло проработать 35 лет, а он был признанным автором, настолько постоянным, что к нему относились как к сотруднику, и ни одно журнальное мероприятие не могло без него обойтись. И в веселой суете, предшествовавшей выезду к читателям, я все время слышал его имя. Ощущение создавалось такое, что его прихода ждут как праздника, и праздником этим поделятся с читателями (и потенциальными подписчиками). Ощущение меня не обмануло. И скажу, забегая вперед, не покинуло ни разу – даже в самые тяжелые моменты. В нем были какая-то удивительная легкость общения и искрящаяся манера рассказа. Многие, кстати, попадались на эту легкость и потом долго и обиженно не могли понять, отчего же дальнейшее общение не получается. Скорее всего, эти люди – сами по себе неплохие – относились к категории не любимых им «пожирателей времени». А время он очень и очень ценил, потому что работал очень много.

Роман Подольный, блестящий и плодовитый журналист из «Знание-сила», рассказывал мне, что однажды провел с Игорем-Киром месяц в Доме творчества. И вот, говорил Роман, когда к нему ни зайдешь, он с удовольствием с тобой общается, но ты еще не успел закрыть дверь, а уже раздается стрекот машинки. Роман, царствие ему небесное, к пожирателям времени не относился – человек он был трудолюбивый, с замечательной выдумкой (о нем тепло написано в книге «Как стать фантастом»).