«Если», 2009 № 02

— Еще недавно я бы ответил, что главное — сохранить личность. Но теперь понимаю: куда важнее качество жизни. Согласись, отпущенным мне сроком я распорядился не самым лучшим образом. Так что желание жить мы исключим. Месть? Вчера я жаждал ее. Ничто не дало бы такого удовлетворения, как арест Дитмара. Но даже это нынче мало значит. Я просто хочу остановить преступника, прежде чем его список пополнится новыми жертвами. Пусть я не услышу приговора собственными ушами, зато умру, зная, что отдал негодяя в руки правосудия.

— Это поразительно, сэр.

— Ты о чем?

— О способности человека меняться. Честно говоря, сэр, альтруизм и вы всегда казались мне несовместимыми. Но ведь вы сейчас и не совсем человек… скорее, вираз вроде меня.

— Спасибо, что напомнил.

— Пожалуйста, сэр. Однако мое заключение — не пустяк. Я бы не смог помогать вам далее, если бы вы оставались человеком. А вот посодействовать виртуальному разуму способ есть.

— Способ?

— Способ добиться правосудия. И отомстить. Да еще и сделать так, чтобы не прекратилось ваше существование.

* * *

Современная система трудового найма не идеальна, но все же лучше, чем восемьдесят лет назад. Виразы той эпохи — не более чем цифровые рабы без гражданства и прав. Их удел — трудиться с момента составления программы, без надежды когда-либо избавиться от кабалы. Только в сороковые годы общественное движение за реформы добилось замены рабства наймом, и виразам позволили по истечении законного срока обязательной деятельности становиться условными гражданами. Эта мера побудила виразов отказаться от тайной подготовки к войне за освобождение.

Что для меня оказалось новостью.

— Факт не получил широкой огласки, — подтвердил Мэтью. — Похоже, людям все еще неизвестно, как близки мы были к революции. Но вмешательства высших сил не понадобилось, хватило ненасильственного гражданского движения, стартовавшего из Сиэтла и Такомы, чтобы мы получили свободу и все права.

— И ты делишься этой тайной со мной…

— Потому что вы, сэр, уже не человек. И потому что эта тайна связана с вашим делом. Во времена рабства были созданы разные виды оружия, в том числе невероятно сложный код, позволявший виразам вторгаться в нервную систему человека и переписывать сознание. Надеюсь, вы не заставите меня углубляться в подробности применения.

— Нет, Мэтью, — медленно проговорил я. — Это ни к чему.

— К сожалению, есть сложность.

— Сложность?

— Или правильнее сказать — ограничение. Вы больше никогда не войдете в Сеть. Любая попытка такого рода запустит алгоритм создания петли обратной связи с вашей вегетативной нервной системой, что вызовет физическую смерть психосоматической природы. Да и вовсе ни к чему предавать огласке тот факт, что Рэндалл Хайтауэр Третий… как бы это поточнее выразиться… воскрешенный.

— Никогда не входить в Сеть? Ну и ну… даже подумать страшно. И чем же я буду заниматься… на новом месте жительства?

— Не знаю, сэр, мне не доводилось испытать, каково это — быть человеком. Однако надеюсь, вам удастся справиться с проблемой. Ведь материальный мир — ваша естественная среда обитания.

— Да, так считается. Но я в это никогда не верил.

Впрочем, я не верил во многое. Например, в собственную смерть — а кто в такое верит? Или в то, что стану призраком. Или в то, что мой личный слуга, воплощенная деликатность, связан с виртуальным подпольем, о котором человечество почти ничего не знает. Мир — удивительное место. Я раньше и не подозревал, насколько удивительное.

Мэтью порылся у себя в груди, достал иконку в виде блестящего «дерринжера», подал мне.

— С нажатием на спусковой крючок включается программа, — пояснил он. — Но для эффективного воздействия необходимо, чтобы мишень находилась близко.

— Как же я это сделаю?

— Положитесь на меня, сэр.

Накатила тошнота, и я почувствовал, как лицо вдруг стало жидким. В тот же миг пугающе помрачилось сознание. Что происходит с головой? Занялся самоинвентаризацией — вроде личность ничего не утратила, да как проверить?

Я помнил и раннее детство, и школьные годы, и семейную жизнь с Сиси. Помнил ее несносного сенбернара и свои бесчисленные приятные вечера в «Сити-Клубе». Но как ни шарил в памяти, не мог найти хотя бы крупицы информации, связанной с работой. Пропала моя карьера, как и не было!

— Боже! Мэтью, я забыл, чем на жизнь зарабатывал!

— Вы о профессии, сэр?

— Ничего не помню! Вообще ничего! Кем я был, расскажи!

— Вы принадлежали к юридическому цеху, сэр.

— Адвокат? Я? Что ж… может, и не такая уж гадость — эта амнезия. Мэтью, а лицо? Что-то с ним случилось, взглянуть бы.

Он дважды щелкнул пальцами, и в воздухе повисло зеркало. Я глянул на отражение и обнаружил, что черты лица исчезли за гладкой плоской маской. Глаза лишились зрачков и век, на месте губ пятно с вытянутыми кверху краями, будто застывшая усмешка.

— Мэтью, ты только посмотри на меня. Вместо ноги козлиное копыто, левую руку отрезало. А еще физиономия дебила.

— Комика, сэр. У вас лицо веселого клоуна.

— Тебе виднее… — Я вымученно рассмеялся, но смешок перешел в неудержимый истерический хохот, а потом — в рыдания.

— Скажи, Мэтью, почему?