«Если», 2010 № 02

Потом Фред Амик, один из контролеров Территориального департамента поблагодарил меня за то, что я не стал торопиться с удалением краски. Рода успела намекнуть ему, что я не оставлю его в покое, пока это не будет сделано, потому что, мол, присутствовал в парке и имел полное представление о ситуации, и Фреду было превосходно известно, как именно мой предшественник разрешил бы ее! Выяснилось, что Фред сам пострадал от выговоров по части эффективности. Поэтому он сказал, что моя свободная манера ему нравится больше и что его бригада на следующий день справилась с делом быстрее и лучше, чем если бы людям пришлось задержаться на работе: сами понимаете, как работают люди, пояснил он, в тех случаях, когда рабочий день выползает из своих рамок, распространяясь на то время, которое можно провести в пабе.

Безусловно — согласился я с ним, надеясь, что моя любезная неэффективность будет замечена где-нибудь наверху… Я не стал форсировать выполнение работы, хотя это положительно повлияло на настроение внутри бригады и таким образом, черт побери, повысило эффективность.

Но что бы там ни писали в своих отчетах Гильда и Фред (если они их вообще писали), я во всяком случае располагал автоматической поддержкой всем розданным мною предписаниям, всем моим попыткам впрыснуть толику неэффективности в систему. Среди них числилось и распоряжение, отданное Нику и Рону, олицетворявшее, как я надеялся, лучшую мою идею, предусматривавшую снижение генерации электроэнергии, ухудшавшую жизненный цикл растений за счет лишения их доли солнечного излучения… и так далее, и так далее. Добавим к этому, что я нарушал планы полудюжины городских департаментов, поскольку прикинул, какие из них наименее готовы к саммиту, и ждал отчаянного сопротивления! Но тем не менее я отметил, что весь канцелярский пыл кажется мне несколько преувеличенным, и предписал всем служащим явиться на дневной концерт — для чего иначе его устраивать, как не для того, чтобы внести нотку разнообразия в серые будни, освежить натруженные мозги?

Обоснования моих поступков звучали почти разумно, однако вполне эффективного впечатления они не производили, учитывая напряженный график работы моих подопечных.

Оглядев парк, я просиял. Собралась целая толпа — куда больше, чем обыкновенно приходило на подобные мероприятия, как сообщила мне Дена Макларен. Хотя все считали, что концерт — вещь хорошая, однако время на таковые находилось лишь у немногих. Я заметил среди толпы несколько недовольных физиономий, отчего сердце мое возрадовалось. На мой взгляд, число подобных типов с течением дня должно было увеличиваться — как только люди начнут поглядывать на часы.

А потом переменилось небо, по красно-оранжевому полуденному марсианскому небосводу побежали белые полосы. Мне хотелось воодушевить Рона и Ника аплодисментами. Все вокруг охали и перешептывались, но я не ощущал тревоги. Ник и Рон просто показали людям, что могут управиться с пятничным небом, позволяя им только догадываться о том, что еще может произойти.

Цвет неба снова переменился — оранжевые, красные и темно-розовые оттенки поблекли. По добавившимся белым полоскам побежали волны, появились пятнышки синевы. Ему было далеко до земного, однако обнаруживалось несомненное сходство. Там и сям различные оттенки голубизны сменялись сиреневыми и даже зелеными тонами. Я понимал, что впечатление не будет постоянным — отчасти потому, что создающие магнитный эффект электрические провода были уложены по весьма сложной схеме, а вдобавок из-за того, что изменениями была охвачена громадная поверхность, а еще потому, что топология внешней поверхности купола даже отдаленно не напоминала равномерно скругленную полусферу и, скорее, была похожа на неровный горб, окруженный малыми горбиками, или на крупный истертый ветрами вулканический конус, обрамленный мелкими неправильными и пологими горками.

Когда публика утихомирилась и, устав от созерцания потолка, люди опустили головы, грянула музыка. Квартет начал с небольшого каприччио марсианского композитора Лангетти, за которым последовали авторы более внушительные — Шуберт и Барток. Слушая Лангетти, я получил возможность понять причину беспокойства юной Дианы: ее партия, партия первой скрипки, требовала проворства. Быстрое и виртуозное произведение разогрело публику, хлопавшую с неподдельным пылом.

Я решил, что самое время откланяться. Среди аудитории вот-вот обнаружится масса желающих продолжить свои труды по подготовке к саммиту. С моей точки зрения, выгоднее оказаться где-нибудь в другом месте, хотя первые такты Шуберта требовали от меня другого — остаться и слушать.