«Если», 2011 № 08

С чавканьем Присоска помчалась вниз по стенам, доктору нельзя встречаться ни с искрами, ни с жижей ни при каких обстоятельствах. Ей нельзя рисковать своим молекулярным составом, не то она поправит его за счет кого-то из нас. А я продолжала сидеть в Гнезде, с тревогой наблюдая, как темнеют стены, как то тут, то там из труб вырываются струйки пара. Вдали показался зеленый свет — наверняка это жижа ползет на слабый аромат жизни, поглотить, переварить, размножиться и ползти дальше… Гнездо еще было мягким и удобным, но уже тревожно пульсировало подо мной, его лепестки наливались красным, проступали вены и светились капилляры. Мне уже приходилось бывать в лопнувшем гнезде — это словно ванна из теплой крови, фонтан жизни и тут же ужасный холод и боль. Мой комбинезон медленно нагревался и давил на мои кости все сильнее. Я боялась вмешаться в его работу, только повторяла про себя: «Быстрее, быстрее!».

Гнездо лопнуло, но я не успела испытать ни жизни, ни холода. Я по-прежнему сидела в позе лотоса, по моему зеркальному костюму стекал сок Гнезда, я ничего не чувствовала, хотя все видела. Вокруг меня пространство переливалось и преломлялось, словно я была внутри стеклянного шара с неровной поверхностью. Шар рассыпался в полной тишине, и я увидела перед собой нескольких людей. От них не было никаких ощущений, но чисто зрительно, словно картинку, я узнала Рыжего. Он сделал шаг вперед, однако мужчина с бородой схватил его за руку. В этот момент я услышала, но не речь и другие звуки — я услышала мысли. Люди думали, и тут же шевелили губами, произнося вслух то, что думали. Эта дважды произнесенная информация напрягала, словно испорченный «связист». Мои друзья думали и говорили одновременно, речь и мысли дополняли друг друга, добавляя нюансы. Я подумала: хорошо, что я пока только слышу мысли и вижу, как шевелятся губы, иначе я бы сошла с ума… Они думали все одновременно, и они думали обо мне. Тут подошла женщина в белом, скатала на палочку мой перемазанный комбинезон из неометалла и сунула палочку в пробирку. Пробирка тут же замигала разноцветными лампочками на крышке. «В норме», — подумала женщина и тут же сообщила об этом остальным. Рыжий: «Почему она молчит?». Мужчина с бородой: «Шок чувств, с такими, как она, это бывает. Слишком много ощущений, вот она и отключилась ото всего, кроме зрения. Скоро пройдет. Надо мне забрать эту пробирочку…». Я напряглась, понимая, что со мной не все в порядке, ведь я действительно ничего не чувствую и не могу сказать ни слова. И в этот момент вселенная взорвалась внутри и снаружи меня. Я увидела, услышала, почувствовала много всего, больше, чем была способна, и тут же оказалась в полной темноте, вне времени и пространства.

Когда я открыла глаза, было тепло, мягко, старо, шершаво, чуждо, деревянно, но очень, очень живо. Словно я действительно находилась в Гнезде, только не в своем, может быть, даже заболевшем, но еще гостеприимном. Я знала, что ткань, на которой я лежала, была живой, росла в поле, пила воду, что она была пропитана разными химическими составами: что ткань, которой я была накрыта, тоже когда-то была жива, росла, болела, имела носителя и тоже была пропитана незнакомыми смесями знакомых веществ. Под моей головой находилось то, что напоминало по настроению ткань, которой я была накрыта, но, в отличие от нее, оно познало смерть носителя, еще не покинув его. Смерть ощущалась как Ночка. Я резко мотнула головой, сбрасывая то, что было под ней. На пол упал какой-то белый мешок.

— Не любишь подушки? — спросил кто-то, чье присутствие ощущалось шершавым и теплым, похожим на ткань, которой я была накрыта. Рядом сидела женщина в белом халате. Она подняла мешок и показала мне его. — В космосе таких нет?

— Она мертвая, — ответила я, пытаясь одновременно передать информацию о мешке, но информация словно вязла в чем-то, не проникая внутрь женщины. Женщина не была сверхчувствительной, как я. Она спросила, не болит ли у меня что-нибудь, пощупала руки, ноги, заглянула в глаза.

— Ну хорошо, — женщина улыбнулась. — Я сейчас приглашу к тебе профессора Чудова. Если тебя что-то будет беспокоить, позвони в колокольчик и позови меня.

Она дала мне медный колокольчик и вышла. Колокольчик был очень старый и помнил разные руки. Для меня эта информация была лишней. Я отложила его и снова сосредоточилась на своей постели. Потом перешла на кровать — деревянную, старую. Не углубляясь в ее историю, прочувствовала предметы в комнате, затем пол, стены. Почувствовав трубы, насторожилась, но тут же успокоилась — трубы были мертвыми, в них не ощущалось ни грамма неометалла.

Зато за стенами и трубами била жизнь, такая громкая, яркая, вкусная, разная, что сердце мое подпрыгнуло от радости. Комнату и кровать можно потерпеть, но недолго и всего лишь в обмен на обещание этой струящейся искристой жизни снаружи дома…