«Если», 2011 № 07

Музыка зазвучала, Роза принялась за дело. Эхарт распростерся на кровати, положив руку под голову, и внимал неистовым звукам скрипок и пианиссимо, которые сменяли друг друга. Завораживающая нежность охватывала его. Дыхание становилось все глубже, и он наконец нажал кнопку у себя на шее.

Каска ударил первым. Кинжал погрузился в мое тело, моментально пресекая дыхание. У меня еще оставалось достаточно сил, чтобы схватить его за руку, но новый нападающий пронзил мне плечо. Последовали удары других заговорщиков — в спину и в бока. Двадцать хорошо подготовленных ударов, двадцать хорошо заточенных ножей. Последний из убийц предстал передо мной с поднятым ножом. Увидев его, я не смог не воскликнуть:

— И ты, Брут?

— Пади же, Цезарь!

Нож погрузился мне прямо в сердце. Я в последний раз посмотрел на небо — это Олимп, который скрывался от меня. Моя рука поднималась и все тянулась к нему…

— Месье Эхарт! Месье Эхарт, проснитесь! Я прошу вас!

Артист привстал и вынул из шеи карту памяти. Положил ее на столик и выбрал другую. Он даже не повернул голову к той, что появилась в комнате.

Роза отошла от кровати, прикусив кончик языка. Она с трудом удерживалась от смеха при виде сцены, разворачивающейся на ее глазах.

Женщина застыла в дверях. Высокая, со светлыми волосами, уложенными в строгую прическу, она оставалась безмолвной, не выказывая никакого удивления. Франсис же, сидя на краю кровати с расстегнутыми штанами, сохранял царственный вид, высокомерный и презрительный.

Двое смотрели друг на друга, словно ожидая мифических трех ударов из-за кулис. Женщина первой нарушила молчание.

— Ты мог бы приберечь для меня реплику «О, небо, жена», а я бы удержалась от припадка ревности. Даже не рассчитывай, что я расплачусь. Готова спорить, ты сейчас мне заявишь, что репетировал роль с новой комедианткой.

— Вовсе нет, это проститутка.

— Ага, статистка.

— Многие статистки хотели бы иметь такой типаж и участвовать в такой мизансцене.

— Ты меня разочаровываешь, Франсис. Я обычно читаю в журналах о твоих похождениях. И снова вижу тот же глупейший беспорядок. Как это смешно!

— А чего ты хотела, Ребекка; я всегда мечтал закончить, как Цезарь.

У жены Эхарта начался нервный тик; правое веко дернулось вверх. Лицо ее внезапно побагровело.

— Худшее в том, что ты действительно способен устроить всю эту мизансцену твоей чертовой игрой словами. Ты всякий раз что-то придумываешь.

— Счастлив, что ты это оценила по достоинству, Ребекка.

Та повернулась к Розе, смерила ее взглядом и снова посмотрела на мужа.

— Ты хочешь, чтобы я сейчас ушла, хлопнув дверью, и потребовала развода. Но после того, как я столько лет терпела твой скверный характер, омерзительные фантазии и злость, я не доставлю тебе такого удовольствия. Ты был очень рад, что когда встретил меня, я была скромной программисткой роботов-клонов. Ты воспользовался мною, чтобы улучшить систему интерфейса и оставить позади всех конкурентов.

— Но с тех пор ты открыла свою собственную лавочку по клонированию. Ту, которая поставляет весьма дорогостоящих клонов. Мы с тобой составляем неразлучную парочку: Франсис и Ребекка Эхарт!

— Снова одна из твоих ролей. Ты утомителен. С меня достаточно гала-вечеров, на которые ты приходишь со мной, а уходишь с какой-то нимфеткой. Мне надоело, что, когда я тебе звоню, отвечает женский голос. Мне осточертело играть роль умной жены, которая со всем этим мирится. Скажи, Франсис, когда ты ведешь уроки в своей школе, разве ты говоришь ученикам, что надо уничтожать соперников на своем пути, красть их роли, одалживать деньги под проценты, жульничать, лгать? Какой же ты жалкий тип, Франсис!

Эхарт поднялся с кровати. Он потер шею, а затем склонил голову. Его глаза умоляли о прощении, а голос сделался нежным и сладким.

— Да, Ребекка, я скверный человек, я кругом виноват. Я жалкий грешник, воплощенная несправедливость, самый большой злодей, который когда-либо существовал на земле. Каждое мгновение моей жизни полно грязи и пороков. Она — скопище преступлений и разврата, и я вижу: Небо хочет, чтобы я в наказание посвятил оставшиеся дни умерщвлению плоти.

— Дурак! — бросила жена.

— Да, дорогая, говори! Назови меня гнусным предателем, вором, отщепенцем, убийцей, найди для меня еще более уничижительные сравнения. Я не скажу ни слова против, я всего этого заслуживаю. Я желаю лишь на коленях страдать от своей низости, от стыда за все преступления моей жизни.

Актер опустился перед женой на колени.