«Если», 2012 № 05

В июне 1904 года в маленьком городке центральной Франции мадемуазель Ода Перро разрешилась от бремени самым замечательным в мире ребенком. Она и не подозревала о своей беременности, пока не начались схватки, ведь оставалась, как и всегда, тоненькой, словно тростинка. Поскольку Ода была не замужем, она пребывала в полнейшей растерянности. Лежа в постели, она страдала и молилась, когда ее подруга Георгина постучала в дверь. Георгина была искушенной во многих вопросах, а потому Ода восприняла ее приход как удачное явление божественного провидения.

Георгина была женщиной весомых достоинств во всех отношениях — крупная фигура, щедрая душа и широкие взгляды, в то время как худышка Ода — несколько ограниченной, более сосредоточенной на вышивании. Обычно их разговоры были похожи на спор двух щебечущих пташек: одна наскакивает, а другая отступает. Но в тот момент Ода слишком устала, не сумела даже приподняться, а потому обрадовалась, что Георгина рядом, на расстоянии вытянутой руки, пусть и в некоей туманной дымке.

— Ода, это невозможно!

— Уверяю тебя, это так.

— По крайней мере, здесь не девять месяцев, взгляни на себя!

— Знаю, что все считают меня старой девой, — сказала Ода со вздохом, — но уверяю, прошло именно сорок недель.

Георгина задумалась, припоминая, кто мог приезжать в городок в то время.

— Георгина, помоги мне!

— Да-да, конечно, — ответила подруга и через некоторое время печально прищурилась на малюсенький розовый комочек. — Видишь, я была права, оно не больше пары дюймов. — Она собралась было завернуть неведомую вещицу в простыни, но Ода остановила ее.

— Я хочу увидеть своего ребенка.

— Это не ребенок, милая, а нечто другое, — пожала плечами Георгина, передавая ей гнездышко из ткани.

— Что же?..

— Напасть, которая обошла тебя стороной, — сказала Георгина и захлопнула за собой дверь.

Ода взглянула на крошечную фигурку, которая словно едва держалась на плаву в море ткани. Она твердо знала, что прошло девять месяцев и даже чуть больше, с тех пор как уехал торговец тканями, и для нее маленькое тельце не выглядело бесформенным кусочком плоти. Женщина видела в нем младенчика. Она поднесла полотняное гнездо поближе к лицу, и ее дыхание коснулось розовых ножек, каждая не толще карандаша. Малышка вздрогнула, повернулась на спинку и тихонько заплакала.

Ода чуть не уронила маленькую девочку, столь велико было ее удивление, но затем улыбнулась и укрыла дочку лоскутиком нежного шелка.

— Не плачь, мой цветочек, я не дам тебя в обиду?

Ода назвала дочку Флёр[4] и смастерила ей колыбельку из чайной жестянки. Осторожными пальчиками, которыми она бережно подшивала краешки свадебных вуалей и вышивала тонкие узоры для нежных крестильных платьиц, Ода купала и пеленала крошку, и девочка росла. Вскоре она уже хваталась ручками за булавку с отрезанным острым концом и пробовала на зубок ее круглую стеклянную головку.

Ода тревожилась за дочь. Однажды в соседнем городе появился с гастролями известный цирк, и она увидела там маленького человечка. Но разве не сказали, что при рождении он был ребенком обычных размеров?

Флёр — совершенно другое дело. Женщина вздрагивала от мысли, что дочка попадет в шумную неразбериху и вечную дерганую торопливость цирковой жизни, а ведь ее могут и держать в клетке, как птичку. Нет, для блага самой Флёр, как и для блага Оды, девочка должна остаться маленькой мамочкиной тайной.

* * *

Жак наполнил свой новый магазин игрушками с английских и французских фабрик, которые уже работали в режиме мирного времени. Те экземпляры, что сохранились с довоенной поры, он разместил на полке над кассовым аппаратом. А под этими реликвиями — слон с паланкином на спине, заводная гоночная машинка и самодельная марионетка — привинтил медную табличку, гласившую: «Не для продажи».

В сарае позади магазина Жак хотел восстановить свою деревообрабатывающую мастерскую, но поскольку во всем городке люди строили и обустраивали свои жилища, инструменты пользовались большим спросом и стоили дорого. У него не было токарного станка с ременным приводом, ни одного комплекта красок и лаков, чтобы создавать то, к чему лежала душа. Потому Жак достал инструменты, которые завалялись в его старом чемоданчике, и соорудил то, что мог: тонкие бипланы из дерева и бумаги в угоду паренькам, разочарованным отсутствием в магазине игрушечных ружей, да деревянные кубики для малышей, менее яркие, чем раньше.