«Если», 2015 № 04

А материалы от Морковца производят странное впечатление. Уже в самом начале Морковец, видимо, чтобы не возникло недоразумений, предупреждает: это не официальная экспертиза, это его личные размышления, которые брезжили уже довольно давно, но сегодня, на резонансе последних событий, внезапно сложились в определенный сюжет. «В комиссию я этого посылать не буду, — поясняет во вступлении Морковец, — но мне хочется, чтобы вы оценили факты — просто как здравомыслящий человек». И далее Морковец высказывает первый тезис: в последнее время участились вспышки взрывного размножения насекомых, наблюдаемые по всему миру. В подтверждение этого он приводит множество эпизодов, их перечисление в строчку занимает пять или шесть страниц. В Бразилии термиты проели опоры административного здания… В Аргентине те же термиты разгрызли опоры моста… Инцидент с муравьями в сабвее Лондона… Нападение диких ос на авиалайнер в Калифорнии (США)… Такое же нападение ос на авиалайнер в Пулковском аэропорту (Петербург)… Колонны огненных муравьев, сжирающих все на своем пути (Парагвай)… К этому тезису Морковец добавляет второй: в конце двадцатого — начале двадцать первого века, согласно данным, опубликованным ВОЗ, участились вспышки экзотических эпидемий: коровье бешенство, птичий грипп, геморрагическая лихорадка Эбола, лихорадка Марбурга, хантавирусный легочный синдром, тот же СПИД, атипичная пневмония… Всемирная организация здравоохранения полагает, что возникло около сорока новых болезней, могущих быть не менее опасными, чем чума. Одновременно появились мутантные формы уже известных заболеваний: холеры, лихорадки денге, туберкулеза и малярии — существующие методы их лечения оказываются неэффективными… И наконец, Морковец формулирует свою главную мысль. В животном мире эпидемии являются регуляторами баланса: если численность какого-либо вида стремительно возрастает, эпизоотии быстро возвращают его к экологической норме. Между тем в координатах природы вид хомо сапиенс (человек) обладает совершенно гипертрофированной, чрезмерной численностью. Он заполонил собой практически все — всю сушу, все моря, все ниши, все климатические пояса. Давление человека на природу огромное, и естественно, что природа пытается «сжать» этот вид имеющимися в ее распоряжении средствами. Например, с помощью эпидемий. Но поскольку современная медицина сумела выстроить против них мощный барьер, который простым эпидемиологическим натиском не пробить, то включился дополнительный механизм: напор соприкасающихся с человеком видов. Работает он по типу «волки и зайцы»: чем больше «зайцев», тем соответственно больше «волков». Чем больше антропогенное давление на природу, тем более сокрушительные удары она будет наносить в ответ. В этом смысле нынешний «формицидный прорыв» нельзя рассматривать только как локальное извержение — нет, в действительности открыт новый фронт и наступление на самых уязвимых участках его уже началось.

В заключение Морковец извиняется за некоторую сумбурность письма. У него не было времени, чтобы по-настоящему проработать данный концепт. Это даже не черновик, это набросок черновика. Однако он постарается придать ему надлежащую форму недели через две-три.

* * *

Кирик по прочтении несколько раздражен. На кой черт нужны эти научные глоссолалии? Какой в них практический смысл? Перед ними стоит конкретная прикладная задача — купировать инцидент, наладить бесперебойную работу метро. У них своя маленькая война. Чем данный «концепт» может им в этом помочь?

Вместе с тем он чувствует в сердце неприятную дрожь. Мир, казавшийся монолитом, вдруг начинает оседать, как глина после дождя. Размягчается под ногами почва. Мириады странных существ, копошащихся в недрах земли, на которых он раньше внимания не обращал, поднимают головы и поводят усиками, выискивая врага. Кирик ощущает их ненависть, напрягающую хитиновые тела.

Конечно, все это ерунда. Нагрузки и эмоциональное напряжение последних двух дней. Реакция организма на стресс. Надо съесть что-нибудь сладкое и спокойно лечь спать. Уже первый час ночи. Кирик проходит на кухню. Света не зажигает — под окнами, со двора, горит яркий фонарь. В его расплывчатом круге, выхватывающем асфальт, сидит собака, похожая на овчарку, и очень внимательно, подняв острую морду, смотрит в окно. Только это не овчарка, а волк. Кирик никогда в натуре не видел волков, но он каким-то тринадцатым чувством догадывается, что это именно волк.

Откуда здесь волк?

Он вздрагивает: кто-то легко касается его со спины. Оборачивается — Хала, в халате, теплая, безмятежная, сонная, манит его рукой.

— Фу, как ты меня напугала…

— Не смотри на него, — шепчет Хала. — Отойди немного. Не надо на него смотреть.

— Это почему? — глуповато спрашивает Кирик.

— Он тебя запомнит. Ни к чему, чтобы он тебя запоминал… И вообще, это — ко мне.