«Если», 2015 № 04

Кирик опять шагает на эскалатор. Ему странно видеть ступени, полные пассажиров, бегущие вниз. И такие же загруженные людьми ступени, всплывающие наверх. Будто некий вращающийся механизм перемешивает человеческий муравейник. Он старается не думать о том, что произошло. О том, как, выскочив после встречи с Петером из кафе, он свернул за угол и оказался в какой-то иной реальности. И о том, как, шагнув через кирпичный пролом в стене, вдруг, как будто упав с луны, возвратился в свой мир. Не думать об этом, не думать. Чем меньше сцепление с жизнью, тем лучше. Тем не менее он вспоминает, как в пятом классе Хала принесла откуда-то белую мышь и та, словно загипнотизированная, выполняла все ее приказания: поворачивала направо, налево, описывала круги, сама, повинуясь движению пальца, возвращалась к Хале в карман. А во время урока вскарабкалась на учительский стол — визг был такой, что директор школы ворвался в класс, размахивая полицейской дубинкой.

Он размышляет об этом в вагоне метро, держась за поручень, притиснутый к дверям пассажирами. Если это действительно будущее, думает он, то в таком будущем шансы у Халы, разумеется, есть. Там ей не страшен будет звериный рык. Мы все вымрем, как трилобиты, а она и подобные ей унаследуют этот мир. На обломках его создадут что-то свое. Хотя когда еще это будет? И неизвестно, будет ли вообще: быть может, распадется как неосязаемая иллюзия?

Он чувствует, что возвращается в привычную жизнь. Его уже удивляет, что эта ветка метро работает как ни в чем не бывало. Еще на перроне он посмотрел в Интернете последние новости и убедился, что никаких извещений о закрытии станций там нет. Наверное, опять протянули временный кабель. Сколько он продержится — сутки, двое, неделю, пару часов? Краем глаза Кирик видит отрешенные лица соседей. Вагон несется во мраке, рождая после себя взвихрения мертвого воздуха. Я знаю тайну, вяло думает Кирик. Я знаю невозможную тайну, которую не знает больше ни один человек. Мир скоро погибнет, по крайней мере привычный нам мир, и мало кто выживет под его катастрофическими обломками. Ну и что мне с этой тайной прикажете делать? Кричать об этом на улицах? Кричать об этом в вагоне метро? Очередной свихнувшийся идиот, которого сразу же заберет полиция.

И между прочим, я подъезжаю.

Кирик начинает примериваться, как бы ему протиснуться к противоположным дверям, и в этот момент лампы в вагоне неожиданно гаснут. Впрочем, они тут же загораются вновь, но — уже тусклым, почти неразличимым накалом аварийного освещения. Вагон тормозит так резко, что пассажиров прессует. Кто-то вскрикивает, кто ругается, кто-то недовольно бурчит, что он — подразумевается машинист — все-таки не картошку везет.

Еще никто ни о чем не догадывается.

А затем лампы гаснут совсем. Брезжит лишь слабенькое свечение из туннеля, позволяющее различать контуры отдельных фигур.

Ну вот, можно не кричать, думает Кирик. Зачем кричать, если и так понятно, что спасения нет. Это анафилактический шок, думает он. Один укус, и мы начинаем задыхаться, как под водой.

Оказывается, не когда-нибудь, а сейчас.

Оказывается, не где-нибудь, а именно здесь.

Вместе со светом умирают и звуки. Все в вагоне молчат, словно ждут, что вот-вот рухнет забетонированный многотонный свод. И в этой тишине слышится нарастающий шорох — будто ветер переворачивает и влечет по туннелю жесть осенней листвы.

Кирик, однако, знает, что это не листья.

Знает, что свет в вагоне не загорится уже никогда.

Шуршат тысячи хитиновых ног.

Это идут муравьи.

…………………..

© Андрей Столяров, 2015

© Почтенный Стирпайк, илл., 2015

…………………..

СТОЛЯРОВ Андрей Михайлович

____________________________