Если б мы не любили так нежно

Дуглас, конечно, заметил отсутствие рыцаря Огилви, хотя тот оставил на своей койке чучело из кирасы и шлема под одеялом, но ничего не сказал, не подал виду, лишь вздохнул, усмехнулся в густые светлые усы. Он и сам был таким смолоду, когда служил у французского короля Генриха IV. А польки так похожи на француженок! Неизвестно, кто лучше.

И после отбоя он и сам исчез, ушел на самую любимую охоту настоящих мужчин.

Весь следующий день Огилви помалкивал, как истый джентльмен, блаженно ухмылялся и чуть не падал с лошади. Дуглас насвистывал бравурный марш. Вечером он снова исчез, и его примеру последовало на этот раз около десятка других охотников. А потом уже мало кто ночевал в казарме. Назло вельможным панам Радзивиллу и Потоцкому.

У вечно воевавших поляков было явно мало пенендзев (денег), королевские слуги беспрестанно жаловались на зажимистую шляхту. Зато капелланы бесплатно отпустили всем шотландцам перед их отъездом на Восток все грехи in articulo mortis — на случай внезапной смерти. Даже зеленый новичок Лермонт ежился от смутной догадки, что стал гусарский эскадрон сэра Джеймса Дугласа слепым орудием в руках Его Величества Сигизмунда III, чтоб Его Величеству пусто было!

В начале лета 1613 года отряд шотландских наемников отправился в конном строю по варшавской шляхе через Минск и Могилев в Смоленск.

Просто невозможно было не только юному шотландцу, но и его старшим сотоварищам разобраться в смоленских делах и их месте в истории Речи Посполитой.

Потом Лермонт узнает, что по этой земле проходил знаменитый торговый путь «из варяг в греки», что Смоленское княжество владело Москвой и вместе с тремя другими входило в Белую Русь. Позднее смоленские князья дрались с Москвой, татарами, Литвой. Особенно князь Бельский,[47] белорусская шляхта, войдя в Великое княжество Литовско-Русское и став пленниками Витовта, считали Смоленск своим городом. Паны помещики нещадно угнетали русский люд. Если испанцы, англичане и голландцы превращали в рабов чернокожих, то польская, литовская, белорусская шляхта закабаляла своих поселян, делала из них «быдло». Люблинская уния 1569 года и Брестская церковная уния 1596 года вели белорусскую шляхту, явно предавшую свой народ, к ополячиванию, а значит, и к католизации. Трагедия обреченного белорусского дворянства усугублялась его постоянной борьбой с единокровными русскими братьями.

Но во всем этом Джордж Лермонт так или иначе разберется позднее, а пока он и другие наемники понимали в местных делах не больше, чем первые конкистадоры в делах инков или ацтеков.

Военные занятия наемников проходили под мощными стенами Смоленска на берегу Днепра.

Когда при Царе Борисе Годунове строили крепость, много поизвели леса вокруг Смоленска. Всюду на голом поле торчали неохватные пни, но тут и там все еще стояли уцелевшие великаны дубы из древних приднепровских урем. Один такой дуб с гротоподобным дуплом, в котором могли уместиться трое всадников, шотландцы, взявшись за руки, измерили и нашли, что толщина его на высоте груди человека достигает почти десяти обхватов. На стволе дуба виднелись следы безуспешных попыток человека свалить его — выдолбленные гнезда для ног лесорубов, взбиравшихся вверх и привязывавших себя к стволу. Топоры и пилы лишь покрыли могучую грудь богатыря неглубокими ранами. Этот гигант был, пожалуй, вдвое старше библейского долгожителя Мафусаила, дожившего до девятисот шестидесяти девяти лет.

— А у нас перед Фортингалом, — сказал Дуглас, гладя шершавую дубовую кору, — стоит тисс почти трех тысяч лет. Подумать только! Он родился за тринадцать веков до Иисуса Христа! И сколько из него луков сделали наши предки!..

— А мне отец рассказывал, — объявил Лермонт, — что в Америке растут секвойи, чей возраст доходит чуть не до пяти тысяч лет!

— Смоленск поляки и русские называют ключом-городом, — сказал как-то Дуглас. — А наш шотландский город-ключ зовется Стирлингом, и лежит наш Стирлинг, как ожерелье на шее Шотландии. У Стирлинга наш славный король Роберт Брюс,[48] имея менее половины воинов на поле битвы, вырвал победу у короля Англии — захватчика Эдварда Второго. В той битве отличился мой предок — Черный Дуглас, правая рука Брюса. Вот в той битве, на той земле и я охотно сложил бы голову во славу родины.

Они шли по берегу Днепра, но перед глазами у них были не русские лесистые холмы, а родные горы и реки.