Если бы я была королевой… Дневник

<…> Меня страшно раздражают мои маменьки. Они неуклюжи, утомительны, настаивают на пустяках, не имеющих никакого значения… и потом, не знаю, может, мне просто кажется… но они выводят меня из равновесия множеством досадных, противных мелочей; бестактность, которая сводит меня с ума, хоть криком кричи; я всегда стараюсь как-то все уладить, исправить, и приходится шутить через не могу. Они привыкли к моим сумасбродствам, они сегодня вечером ловко раздражали меня всякими мелочами, чтобы я вспыхнула: они считают, что я произвожу более блестящее впечатление, когда я такая, как раньше. Это унизительно, я чувствую себя такой несчастной. Хочу быть благоразумной – а мне не дают! <…>

Среда, 17 сентября 1879 года

<…>

Сегодня, в среду, а это благоприятный день, семнадцатое, а число это для меня, пожалуй, счастливое, я начинаю готовиться к ваянию. Съездила, навела справки о мастерских. Вчера к нам в мастерскую приходил Робер-Флёри; исправлять особенно было нечего, он дал мне несколько добрых советов, велел побольше работать над живописной стороной, которая у меня до сих пор отстает, несмотря на успехи в композиции, рисунке, характере, сходстве и т. д. Ну что ж, вместо рисунка при свете газа займусь ваянием. Понимаете, работе с красками ваяние не помешает: пока на улице светло, буду заниматься живописью, а когда стемнеет, переключаться на скульптуру. Договорились? Ну и хорошо!

Гуляла сегодня с Амандой[141] (это наша шведка, она из сильных), и она рассказала мне, как ходила в гости к Тони (который был со мной вчера весьма любезен) и обсуждала с ним всех наших учениц; он ей сказал, что Амели никогда не избавится от огрехов в рисунке и композиции и т. д. И впрямь, картины у нее все какие-то безумные: что ни лицо, то флюс, глаза косые и т. д. Про Бреслау он сказал, что успехи ее недостаточны, а Жюлиан добавил, что талант ее не что иное, как прилежание. Анна очень одаренная, но не работает, и в голове у нее ветер. А я одарена в высшей степени, но в то же время трудолюбивая, старательная, серьезная; делаю удивительно быстрые успехи, рисунок у меня прекрасный – словом, море похвал. Значит, это правда, раз уж они об этом говорят с посторонними? Это было четыре месяца назад, а я-то думала, что последние восемь-десять месяцев стала хуже… Словом, меня это ободряет: буду работать лучше и еще больше. <…>

Воскресенье, 19 октября 1879 года

Собрала несколько рисунков и поехала вместе с Амандой к Сен-Марсо[142], с которым ни она, ни я не знакомы. Я оделась скромно, но изящно. Мне было страшно, но там была собачка, которая с первого же раза принялась ко мне ласкаться. Сен-Марсо мал ростом, черноволосый, чернобородый, лысый, лицо бледное, тусклое. Ему не больше тридцати двух лет. Я сплела ему историю, я, мол, в Париже проездом, у меня есть брат, он уже два года рисует, год назад начал заниматься живописью, но без особых успехов, вот я и думаю и т. д. Словом, он спросил, привезла ли я рисунки, я принесла их из кареты, и он их очень, очень похвалил; большой рисунок сангиной – «потрясающий». <…>

Говорит, что скульптура – неблагодарное искусство и т. д. и т. д., все, что говорят о скульптуре; когда он приехал в Париж, он пошел к г-ну Жоффруа[143], и тот его спросил, есть ли у него средства к существованию. Сен-Марсо ответил: «Более или менее». – «Тогда делайтесь скульптором, но, если вы рассчитывали зарабатывать скульптурой на жизнь, займитесь чем-нибудь другим».

Под конец, поскольку он наговорил мне приятных слов, я призналась ему, что это я. Он очень мил, очень любезен, рассказал, с чего начинать, и обещал, что приедет ко мне и поможет советами. Не знаю, но я довольна.

Хотя мне кажется, он не думает того, что говорит, он притворяется… я так ему и сказала, но он возразил, что это маловероятно: он же не знает меня и понятия не имеет, откуда я взялась.

<…>

Четверг, 30 октября 1879 года

Поехали на трамвае в музей Клюни. Карагеоргиевичи, гг. де Тарант, Тюркан, Джонстон и Берта. И мы все. Ничего безумно веселого, но мы с Бертой обнаружили кое-какие не слишком пристойные вещи, пока эти господа забавлялись нашей невинностью и смеялись, что мы проходим мимо стольких любопытных экспонатов. С точки зрения художественного наслаждения толку никакого из-за милой компании, в которой я оказалась. Схожу еще раз, одна.

Эти люди мне надоели. Ни удовольствия, ни пользы.

Забавная и очаровательная страна эта Франция: мятежи, революции, моды, остроумие, изящество, элегантность – в общем, все, что придает жизни прелесть, непредсказуемость. Но не ищите здесь ни серьезного правительства, ни добродетельного (в античном смысле слова) человека, ни брака по любви… ни даже истинного искусства. Французские художники весьма сильны; но им, за исключением Жерико, да теперь еще Бастьен-Лепажа, недостает божественного вдохновения. И никогда, никогда, никогда Франция не даст миру того, что дала Италия и – в области жанра – Голландия.