Если бы меня спросили снова

— Да знаю, я Ира, знаю. Отец приехал ко мне в тот день, — поставил он пакеты в лоток, лоток на ленту, туда же бросил куртку, достал из кармана телефон. — Тебе надо снять туфли, — перевёл он указание работника аэропорта. Но Ирка и сама помнила, какая морока летать в туфлях на каблуках.

— И что тебе сказал отец?

Пройдя металлоискатель, так и пошла Ирка босиком, размахивая зажатыми в руках туфлями.

— Много чего. Мы в тот день проговорили до утра. Пили и говорили. Говорили и пили. Поэтому я знал.

— И как… — она не находила слов.

Зато Воскресенский нашёл.

— А как ты отнеслась к притязаниям этой девочки, Аны?

— Не знаю. Почему-то мне было её не жалко, хотя, наверное, должно бы, ведь где-то в душе я понимала…

— Что ей ничего не светит? — усмехнулся Вадим.

— Ну не совсем это.

— Ну да, ведь ты сбежала. Потому что ты всегда бежишь. Бежишь первая, потому что боишься, что бросят тебя. Потому что тебя, как и меня, тоже однажды бросили. Самый дорогой и важный для тебя человек — отец.

— У меня была мать.

— А у меня отец. И он тоже хороший человек. Да, сложный. Да, у него было полно своих демонов, чтобы разбираться с моими. И я тоже сбежал. От него, от тебя. Но от себя не сбежишь. И чёрта с два для меня уже важно, что сказал тебе мой отец. Мы взрослые люди. Да, так бывает. Он мужик. Ты ему нравишься. Это жизнь. И он тебе нравится — так тоже бывает, ты живая. Я не буду делать из этого трагедию. Я прекрасно разобрался, что действительно важно, а что нет. Ты мне важнее. Даже если ты хотела его поцеловать. Мы всего лишь люди. Мы делаем, а потом думаем. Мы оступаемся, ошибаемся, совершаем глупости. Таков путь! — он показал рукой. — Наш выход.

Как он умудрялся одновременно говорить, думать и следить за дорогой Ирка никогда не понимала.

— Ещё хочешь что-нибудь купить?

— Нет, мне, пожалуй, хватит подарков.

— Ну, тогда, — он оглянулся, словно что-то потерял, и вдруг подхватил её за шею и накрыл её губы своими.

Где-то там, наверное, под ногами должна быть земля. И туфли, наверное, больно впиваются каблуками в его спину. И сотрудники аэропорта вежливо отвернулись. Но Ирке было всё равно.

Она так соскучилась по его губам. Она так сильно по ним скучала, что устала скучать.

Она так долго их забывала, а вспомнила, словно они никогда и не были ничьими другими.

Она влюбилась в него несмышлёной девчонкой, но каким-то чудом пронесла это чувство через всю жизнь. Уходила и возвращалась. Падала и поднималась. Проклинала, ненавидела, посылала к чёрту, ошибалась и снова верила в него. И снова любила.

— Мог бы подождать хотя бы до дома, — качнулась Ирка, когда Вадим её отпустил.

— Не мог. Я поклялся себе, что поцелую тебя до того, как мы отправимся в обратную дорогу, — он очаровательно улыбнулся девушкам в форме, полез в карман за посадочными талонами. — Но кое с чем всё же подожду.

— Да-а-а? — приподняла бровь Ирка.

— С вопросом, что я обещал тебе задать, — улыбнулся Вадим. — Вернее, с ответом, что ты обещала на него дать. А ты о чём подумала?

— А я подумала, что, пожалуй, хочу ещё кое-что купить, — показала она на бутик за спиной.

И махнула рукой:

— Шампанского!

Эпилог

Как это странно возвращаться домой после очень долгого путешествия.

Всё кажется таким незнакомым, но в то же время привычным.

Как это странно быть взрослой.

Брать на себя ответственность, принимать трудные решения.

Как причудливо складывается жизнь…

.

— Вот засранец! Нет, ну ты подумай, какой засранец! — покачивала мама в руке увесистой сковородкой, когда Ирка рассказала ей про Петьку. — Ну, попадётся он мне! Я ему покажу! Ты посмотри, что удумал, — всё не унималась она, да Ирка её особо и не отговаривала.

Шнуровала кроссовки, застёгивала куртку.

— А ты куда? — удивилась мама, когда увидела, что Ирка оделась.

— Надо кое-куда съездить, — не стала она вдаваться в подробности. — А ты пока знаешь, о чём подумай. Может, к чёрту этот дом, а? Не хочешь переехать? В Москву, например.

— Боже, девочка моя! — бросив сковороду, мама всплеснула руками. — Как же давно я мечтала это услышать. Да к чёртовой матери уже эту крышу, эту печку, этот огород. Как я от этого всего устала. Да, я очень хочу переехать. И по хрену куда. В Москву, в Испанию. Подожди, а Вадим-то меня возьмёт?

— Про Вадима мы поговорим потом, — обняла её Ирка. У калитки остановилось такси.

Ирка назвала адрес. И минут через сорок (это вам не Ла-Корунья — расстояния, пробки) доложила консьержке в какую она квартиру.

— Ира! Папа, Ира приехала! — кинулась ей навстречу Ирка-младшая.

Забрала подарки, убежала в свою комнату.

— Привет! — вышел из кухни Борис Воскресенский. В фартуке, с мокрыми руками, полотенцем на поясе. — Решил сам пожарить кабачки, — показал он на испачканный мукой фартук, — но, кажется, это была плохая идея.

— Я даже знаю, кто наградил тебя урожаем, — улыбнулась Ирка разуваясь.

— Да, не совсем говно я человек, раз мне тоже вручили кабачки, — улыбнулся он.

— Ну, давай помогу.

— Да, брось, — снял он фартук, бросил на стол. — Ты же не за этим приехала.

— Нет, — честно призналась Ирка.

— Ну, говори. Выходишь замуж за Вадика?