Если бы не друзья мои...

— Хватит, — попытался Ваня утихомирить его, — оставь его в покое.

— Не могу. Обида меня грызет. Я был шахтером, а он лейтенантом. Почти в одно время мы оба вернулись домой. Те считанные дни, что я провел в деревне, места не мог себе найти, не из страха перед немцами, а стыдно было людям в глаза глядеть. Когда встречал, бывало, нашего старого учителя, мне казалось — он краснеет, что воспитал такого… И вот скоро уже год, как я ушел из дома, а он, лейтенант, все еще пляшет на гулянках… Чего же ты ждешь? Хочешь убедиться, чья пересилит, и к тому податься?.. Смотри не опоздай…

Парень слушал, смущенно и растерянно молчал, потом резко повернулся и вышел из хаты.

— Извините, — попробовал кое-кто оправдаться, — мы сомневались, партизаны ли вы…

Посыпались десятки вопросов: что слышно на фронтах, что в Сталинграде, как поживают знакомые партизаны из соседних деревень? Девушки спрашивали, когда мы снова сюда придем, они приготовят теплые варежки, носки, носовые платки…

Завьялов вынул из кармана несколько листков с переписанной карандашом статьей о сталинградской эпопее — у нас приняли ее по радио. Листки долго лежали у него в кармане, часто бывали в руках и имели вид затрепанного архивного документа.

На загнетке разожгли свежие, смолистые лучины, Иван пододвинулся поближе к свету, все столпились вокруг него. Никто не мог бы прочесть написанного там, но после многократного чтения Завьялов знал эту статью наизусть.

Затаив дыхание слушали все рассказ о Сталинграде, о разгроме немцев. Фашисты, естественно, молчали о нашей победе, и потому это было для всех здесь новостью.

Старики, хозяева хаты, слезли с печи и протиснулись к нам.

— Вы это как, сами слышали по радио или вам рассказывали? — взволнованно допытывался старик.

— Присаживайтесь. — Хозяйка придвинула Ване табурет. — Вы мне будто весточку от детей принесли. Может, Петрусь, сын мой, тоже в Сталинграде был…

— Оставьте нам листки, — попросила двоюродная сестра Васи, — мы перепишем и другим передадим.

— Ничего вы в них не разберете, — ответил Завьялов.

— Запишем то, что запомнили, а ваши листки будем показывать, чтобы нам больше веры было.

Мы стали прощаться, пора было ехать.

— Вы ведь хотели нам что-то сыграть, — обратился гармонист к Ване.

— А что, уже успели отремонтировать? — рассмеялся Завьялов и взял гармонь. Он вытер потное лицо, форсисто растянул мехи, зажмурился и заиграл. Пальцы его быстро бегали по клавишам.

Савицкий сбросил тулуп, подхватил самую красивую девушку и закружил в танце.

ФЕВРАЛЬСКИЕ БОИ

К Усоху приближалась немецкая колонна. Немцы шли в полный рост — кто-то, видимо, успел сообщить, им, что в селе всего несколько разведчиков. Но мы своевременно дали знать об этом в штаб, и их план окружить и захватить нас окончился тем, что сами они попали в окружение и были основательно потрепаны.

На следующий день мы узнали, что три гарнизона договорились между собой о совместном наступлении против нас. При этом нам стала известна их численность, маршрут и время выступления.

Ночью я со своим отделением отправился к хутору Стража, чтобы вовремя предупредить о появлении врага. Была морозная, ясная ночь. В далекой чистой вышине ярко сверкали звезды. Мы с Чижиком забились в сани, ноги зарыли в сене и прижались друг к другу. Наш Воронок бежал быстрой и ровной рысью.

Я немало читал и слышал о достоинствах и доблести боевых коней. Воронок был обыкновенной крестьянской лошадкой, и тем не менее я убежден, что любой кавалерист был бы рад такому коню. Мы могли оставить его одного на целый день, и он бы сам с места не тронулся. Если мы ложились на землю, Воронок делал то же самое. Он прекрасно запоминал дороги, повороты, уклоны. Когда он настораживал уши, это означало — неподалеку появился человек или зверь — и часто, таким образом, предупреждал нас об опасности. Случалось, Воронок на бегу вдруг останавливался, мы немедленно соскакивали с саней и выясняли причину остановки. При общем передвижении он иногда отставал от остальных лошадей, но зато никогда не выбивался из сил. Чижик разговаривал с ним, как с человеком, и готов был броситься в огонь, только бы добыть Воронку корму.

Стража представляла собой одинокий домишко в лесу, где жил лесничий, с которым мы поддерживали тесную связь. Он часто служил нам проводником и помогал в разведке.

Семен Бируля, хозяин Усошской Стражи, высокий крестьянин лет сорока, с продолговатым лицом и голубыми добрыми глазами, встретил нас радушно. Холод и пустота царили в его избе. Мы забрались в угол, расположились на голом полу и без помех проспали остаток ночи.

Стояла морозная рань. Выпавший за ночь снег выбелил всю округу, запорошил все следы. Я проверил посты, всех предупредил, что с минуты на минуту может показаться враг. Недалеко от нашей хаты, на тропинке, ведущей в Бацевичи, стоял на посту молодой партизан Терентий.

— Немцы!

Терентий стукнул в окно и мгновенно исчез. Мы все вскочили. Чижик, не спеша, потянулся за ручным пулеметом.

— Терентий, вероятно, заснул на посту и во сне увидел немецкую колонну.